И ад следовал за ним: Приключения. Михаил ЛюбимовЧитать онлайн книгу.
а потом, где гарантии, что все это дело не проникнет в прессу? Я представляю лица своих знакомых… друзей! Шпионка! Позор! Что делать, что? Берите эту книгу, ради Бога, отдайте расписку, и больше мы никогда не встретимся!» Слезы текли по ее лицу, Алекс, настоящие слезы![13] И знаете, что я тогда сделал, Алекс? Я достал из кармана расписку, разорвал ее в клочья и аккуратно положил в пепельницу на трельяже. Жаклин ведь и не подозревала, что я разорвал копию! И знаете, что произошло дальше, Алекс? Я тоже вдруг заплакал, то ли от радости, то ли… не знаю! Так мы и сидели оба, обливаясь слезами, и знаете, Алекс, я никогда не испытывал раньше такого единения душ, такой близости, и если бы не дождь, дохнувший в лицо свежестью, это оцепенение продолжалось бы целую вечность”.
Что ж, “Бемоль” разворачивалась неплохо, и я уже мысленно готовил триумфальную реляцию в Центр, Генри уже не интересовал меня, он отыграл свою роль и сделал это прекрасно, – честь ему и хвала!
Я допил виски, похлопал его по плечу и попросил положить сафьяновую книгу в тайник “Венеция”, откуда я собирался ее извлечь. От виски и своего проникновенного рассказа старик даже взопрел и сидел, вытирая свою крупную плешь огромным платком[14].
Мы простились, и я направился к Кэти, еще одной составной части “Бемоли”, к милой Кэти, которой лишенный воображения Чижик присвоил постный псевдоним “Регина”.
Кэти встретила меня с укором в карих глазах, я состроил усталую мину, поговорил с ней о том о сем и сел за газеты, которые не успевал читать.
Впервые Кэти появилась на моем небосклоне года три назад. Сначала Центр я о ней не информировал, но потом, страховки ради, написал вроде: “Кэти Ноттингем, дочь отставного полковника Ричарда (Дика) Ноттингема, образование – Питман-колледж, работает парикмахером на Бонд-стрит. Познакомился по своей инициативе[15] с нею и отцом в клубе “Оксфорд и Кембридж”, связь с семьей намерен поддерживать в целях расширения контактов и более глубокой легализации”.
С Кэти действительно я познакомился в “Оксфорд и Кембридж”, залетел туда, подыхая от безделья и одиночества, – имел я в клубе статус гостя, ибо, увы, заканчивал не Оксбридж, а сверхсекретную семинарию с путеводной звездой в виде светящейся желтой лысины преподавателя Философии, ценящего больше всего на свете ошметок ливерной колбасы по 64 цента за фунт и граненый стакан водки, – отдал свой котелок и зонт вылезшему из викторианской эпохи швейцару и двинулся в библиотеку, где среди энциклопедий, справочников и пахнущих сыростью подшивок “Таймс” можно было выпить чашку итальянского кофе, подкрепив рюмкой отменного порта.
В избе-читальне хлебал свое пиво замшелого вида джентльмен с кошачьими усами, словно отломившийся от монолита распавшейся Британской империи, по туповатой осанке – военный, изможденный расстрелами сипаев в Индии,
И снова в голове кумир фальшивого папы: “Вам кажется, я плачу? Я не плачу. Я вправе плакать, но на сто частей порвется сердце, прежде чем посмею я плакать. Шут мой, я схожу с ума!” (“Король Лир”)
По расцветке он напоминал платок моего дядьки из семинарии, он обычно степенно доставал его из галифе, аккуратно раскладывал, прилагал к носу и трубил, как в охотничий рог.
Казалось бы, пустяки, но любая чужая инициатива попахивает провокацией, и потому Центр предпочитал, чтобы ее проявляли свои работники.