У штрафников не бывает могил. Владимир ПершанинЧитать онлайн книгу.
– штуки поганые. Случаются частые осложнения, даже заражение крови. А если мозг задело, выживешь или нет, только богу известно. Мой осколок вроде до мозга не достал, но чувствовал я себя неважно. Усилилась боль в ухе, она пульсировала, отдаваясь во всей голове.
Я решил, что Иванцов все же гадостный парень. Чего он из санбата убежал? В бой рвался? Так полк все равно в тылу стоит. Покажет Гладкову и подчиненным, что плевать ему на раны, и завалится в землянку спирт хлебать. Толку от него с поврежденной рукой все равно никакого. А у меня к ночи поднялась температура, раздуло лицо. Делали уколы, но они не помогали. Я не мог спать, и мне дважды вводили морфий. Собрались было переводить в госпиталь, так как требовалась операция. Потом операцию сделали на месте.
Оказалось, что вторая часть осколка влезла куда-то глубоко. Образовался гнойный мешочек, который разрезали и вычистили. Дня два я лежал мокрый от слабости и пота, которым обливался несмотря на холод в палате. Снова завели разговор о госпитале, но решили еще повременить.
Меня пришли навестить Антоха Чепелев, Никита Пинчук и силач Завада. Кормили в санбате хорошо (впрочем, я тогда ничего не ел), но ребята принесли копченой колбасы, американского паштета и выпивки. Пить я опасался, да и не слишком был привычен к алкоголю. Но все же два раза по полстакана принял. Появился аппетит, и я впервые дней за пять съел кусок колбасы, бутерброд с паштетом, что-то сладкое.
Ребята рассказывали ротные новости. Иванцов, хитрован, сбежал из санбата потому, что имел свой расчет. Ходили упорные слухи, капитана Гладкова назначат комбатом, а Иванцов мылился на его место.
– Не поставили?
– Нет, – покачали головами ребята. – Оно и к лучшему, что Гладкова оставили. Поставь ротным такого, как Иванцов, он за звездочки и ордена людей, как дрова, класть будет.
В полку, а тем более в батальоне трудно что-либо скрыть. Однажды, еще до меня, на каком-то празднике подвыпивший капитан Гладков обронил фразу о том, что знает каждого бойца в роте, все, как родные, – тяжело видеть, как они в бою гибнут. В принципе, нормально сказал. Ивану Алексеевичу Гладкову было под сорок лет, он и взводом долго командовал, и ротой, аж с сорокового года. Сослуживцы батальоны возглавляли, кто-то и в полковниках ходил. Хороший командир, но карьера у Гладкова не слишком складывалась.
А тут после Сталинграда и Харькова, пока я лежал в санбате, вручали награды, присваивали очередные звания. Начштаба полка предложил кандидатуру Гладкова на должность выбывшего комбата. Опытный, грамотный командир, воевавший с осени сорок первого, Гладков с новой должностью вполне бы справился. Но командиру полка попала вожжа под хвост. Мол, ему комбаты-орлы нужны, которые, не колеблясь, в бой роты посылают, а Иван Гладков над погибшими панихиду разводит. Рота ему родной стала! С таким настроем много не навоюешь.
Лизоблюды поддакнули. Кто-то вспомнил, как Иван Алексеевич слезу пустил, когда умирал его ординарец, ну и решили оставить Гладкова ротным. А ведь ротный наш не из мягкотелых был, решения принимал верные, и рота дралась