Как устроен город. Григорий РевзинЧитать онлайн книгу.
но он явно имеет какой-то собственный центр. Мы заново осмыслили понятие „границы“, по ту и другую сторону которой городская среда видоизменяется ощутимым образом. И еще раз мы… осознали, что есть в городе „узлы“ – сгустки человеческой активности, у которых есть собственная энергия развития».
Так соединять эти феномены, наверное, можно, но вообще-то это два разных понятийных ряда. Понятия первого ряда – это строение города как организма. Понятия второго ряда – это представления (или паттерны поведения) людей о городе, в котором они существуют. И они не очень связаны. Узлы бывают в плазме, ткани или только в каркасе? Путь совпадает с каркасом? Район – это ткань, каркас или вообще город в городе, раз у него есть граница и даже свой центр?
Перефразируя поэта, скажем, что на подвижной лестнице Ламарка город занимает если не последнюю, то предпоследнюю ступень. Даже с учетом открытий Гутнова – Лежавы и синтеза Глазычева город как организм все равно оказывается не сложнее, скажем, медузы. Честно сказать, и до медуз далеко. Этот организм может жить, но не может думать – мозга тут нет. А люди, которые как раз думать могут, как-то существуют внутри этого организма, передвигаются, скапливаются в узлах, натыкаются на границы – на правах то ли микрофлоры, то ли питательных веществ.
Нельзя сказать, что такая органика вызывает ощущение гармонии с природой. Понятие «урбанист» теперь означает деятельность по обустройству городов, но изначально оно имело несколько иное значение. «Из всех российских футуристов еле-еле нашелся один урбанист. Я, конечно, говорю о Маяковском», – пишет Корней Чуковский. Образ города-спрута, поедающего своих жителей, не то чтобы так уж редок. Он, если согласиться с Чуковским, возникает в самом начале российского урбанизма. Процитирую то стихотворение Маяковского, которое, видимо, имел в виду Чуковский:
Адище города
Адище города окна разбили
на крохотные, сосущие светами адки.
Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,
над самым ухом взрывая гудки.
А там, под вывеской, где сельди из Керчи —
сбитый старикашка шарил очки
и заплакал, когда в вечереющем смерче
трамвай с разбега взметнул зрачки.
В дырах небоскребов, где горела руда
и железо поездов громоздило лаз —
крикнул аэроплан и упал туда,
где у раненого солнца вытекал глаз.
И тогда уже – скомкав фонарей одеяла —
ночь излюбилась, похабна и пьяна,
а за солнцами улиц где-то ковыляла
никому не нужная, дряблая луна.
Варианта два: или городу человеком насильственно навязан смысл, или город – некий организм, который бессознательно поедает проживающих в нем горожан. Да ведь в сущности, это одно и то же представление: просто в одном случае перед нами дрессированная, взнузданная смыслом медуза, а в другом – медуза свободная, растущая как ей угодно. Хотелось