Собрание сочинений. Том 9. Евгений ЕвтушенкоЧитать онлайн книгу.
б голос можно было целовать,
я прижался бы губами к твоему,
шелестящему внутри, как целый сад,
что-то шепчущий, обняв ночную тьму.
Если б душу можно было целовать,
к ней прильнул бы, словно к лунному лучу.
Как бедны на свете те, чья цель – кровать.
Моя цель – душа твоя. Ее хочу.
Я хочу твой голос. Он – твоя душа.
По росе хочу с ним бегать босиком,
и в траве, так нежно колющей греша,
кожи голоса коснуться языком.
И наверно, в мире у тебя одной
существует – хоть про все навек забудь! —
этот голос, упоительно грудной,
тот, что втягивает в белый омут – в грудь.
Мать-и-мачеха
Поцелуем на Пасху дарующая,
но, свои преступленья замалчивая,
обворованная и ворующая,
ты, Россия, – цветок Мать-и-мачеха.
Но добро к нам добром и воротится.
Ты – моя и гриневская Машенька,
Богородица, Пушкинородица
и, как водится, просто Русь-матушка.
Так за что ты людей и надежды
столько лет по-бандитски замачиваешь?
Если всех убийц не найдешь ты,
ты себя не найдешь, Русь-мачеха.
Сострадать иногда безнадежно.
Жить спокойней с душою роб́ отной,
но без боли за все невозможно
быть ни матушкой и ни родиной.
Мы играем в слова, как в мячики,
но, трусливо ругаясь мастерски,
всех и вся посылаем не к мачехе,
а к чужой неповинной матери.
Анастасия Петровна Ревуцкая
Не позабыл пионерские клятвы еще,
все же немножечко поумнев.
Что за тоска меня тянет на кладбище,
русское кладбище Сен-Женевьев?
Я обожал Кочубея, Чапаева.
Есть ли моя перед ними вина,
если сейчас, как родные, читаю я
белогвардейские имена?
Я, у Совдепии – красной кормилицы
поздно оторванный от груди,
разве повинен, дроздовцы, корниловцы,
в крови, засохшей давно позади?
У барельефа красавца-деникинца,
если уж пившего – только до дна,
что-то терзает меня – ну хоть выкинься
в ночь из гостиничного окна.
Где-то на тропке, струящейся ровненько,
вдруг за рукав зацепила меня
в розочках белых колючка шиповника,
остановиться безмолвно моля.
Это сквозь войны и революции,
сквозь исторический перегной
Анастасия Петровна Ревуцкая
заговорить попыталась со мной.
Я не узнал, где ни спрашивал, – кто она.
Не из писательниц, не из актрис.
Скрыв, что ей было судьбой уготовано,
молча над нею шиповник навис.
Из Петербурга, а может, Саратова,
может, дворянка, а может быть, нет…
Но почему она веткой царапнула,
будто на что-то ждала мой ответ?
Анастасия Петровна