Павел и Авель. Андрей БарановЧитать онлайн книгу.
В каком смысле писал книгу, на сие говорю откровенно, что ежели что-нибудь в рассуждении сего солгу, то да накажет меня всемилостивейшая наша Государыня Екатерина Алексеевна, как ей угодно; а причины, по коим писал я оную, представляю следующие: 1) уже тому девять лет как принуждала меня совесть всегда и непрестанно об оном гласе сказать Ея Величеству и их высочествам, чему хотя много противился, но не могши то преодолеть, начал помышлять, как бы мне дойти к Ея Величеству Екатерине II, 2) указом велено меня не выпускать из монастыря и 3) ежели мне так идти просто к Государыне, то никак неможно к ней дойти, почему я вздумал написать те тетради и первые две сочинил в Бабаевском монастыре в десять дней, а последние три в пустыни.
Вопрос. Написав сказанные тетради, показывал ли ты их кому-либо? И что с тобою после воспоследовало за них?
Ответ. Показывал я их одному из братии, именем Аркадию, который о сем тотчас известил строителя и братию. Строитель представил меня с тетрадями моими сперва в консисторию, а потом к епископу Павлу, а сей последний отослал меня и с книгою в наместническое правление, а из него в острог, куда приехали ко мне сам губернатор и наместник и спрашивали о роде моем и проч., а когда я им сказал: «ваше высокопревосходительство, я с вами говорить не могу, потому что косноязычен, но дайте мне бумаги, я вам все напишу», то они, просьбы моей не выполня, послали сюда в Петербург, где ныне содержусь в оковах. Признаюсь по чистой совести, что совершенно по безумию такую сочинил книгу, и надлежит меня за сие дело предать смертной казни и тело мое сжечь.
Глава 5, волшебная
Утром князь Александр Куракин всемилостивейше соизволил принять бывшего арестанта Шлиссельбургской крепости в своем кабинете. Роскошь обстановки и любезность светлейшего должны были произвести на узника неизгладимое впечатление. Золоченые мебеля и стены с портретами царственных особ подавляли практически всякого.
– Подойди-ка сюда, любезный! Да не бойся, ближе!
– Ваше сиятельство, Александра Борисович! Уж так я вам благодарен, не знаю как и выразить чувства мои! Спасли вы меня от злодея Самойлова, спаситель вы мой, многия вам лета, благодетель и заступник…
– Да нет, любезный братец Василий, или как тебя там кличут – отец Адам что ли? Не спас пока, сие не моя воля, а воля высшая, монаршия! И зависит твое освобождение из тюрьмы токмо от тебя самого. Может быть уже завтра соизволит говорить с тобой сам государь наш Павел Петрович. Ежели расскажешь ему все без утайки – помилует, а нет – не взыщи… Можешь и всю жизнь в Шлиссельбурге просидеть, прокуковать.
– Ах, если бы государь повелел бы мне отделиться от черных попов и жить в мирских селениях, где я пожелаю! Только постриг прежде хочу вновь принять – в Костроме расстригли меня, злыдни поповские. Тогда бы я благодетелю все без утайки рассказал бы…
– Государь наш милостив, но справедлив. Готовься, Василий, вспоминай, что тебе господь говорил. А пока что… – тут князь Куракин несколько