Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I. Питер АкройдЧитать онлайн книгу.
Святого Павла повесили декларацию с жалобами на то, что «иностранцы» получают слишком много привилегий от короля и совета и что они «скупают шерсть в ущерб англичанам». Это послужило одним из поводов к восстаниям «Черного Первомая», которые обнажили радикальные и бунтарские настроения лондонской толпы. В конце апреля один из проповедников призвал англичан защищать свои дома и имущество от «чужаков», имея в виду торговцев из Флоренции, Венеции, Генуи и Парижа. Уолси вызвал городского мэра, услышав новости о том, что, как он выразился, «ваша необузданная молодежь чинит беспорядки и докучает иностранцам». Подобные волнения вызывали большую озабоченность у городского правления, не имевшего в своем распоряжении ни полицейских формирований, ни постоянной армии, дабы обеспечить соблюдение своих законов.
Мэр отверг все слухи о подстрекательстве к мятежу, однако вечером 30 апреля две тысячи лондонцев – с подмастерьями, лодочниками и домашней прислугой во главе – разграбили дома французских и фламандских торговцев. Они взяли штурмом дом королевского секретаря и угрожали жителям итальянского квартала. Уолси, опасавшийся беды, несмотря на все заверения мэра, призвал на помощь вооруженные дружины знати и артиллерию лондонского Тауэра. Более четырехсот человек было взято в плен, над ними устроили судебный процесс и признали виновными в измене. Тринадцать из них присудили к смертной казни через повешение, потрошение и четвертование; останки их растерзанных тел вздернули на одиннадцати сооруженных по всему городу виселицах.
Для других бунтовщиков устроили подобающую случаю театрализованную церемонию, надев им на шею висельные веревки и приведя в Вестминстер-Холл, где за всем этим наблюдал король. С высоты своего царственного помоста он объявил заключенным смертный приговор. Затем Уолси пал на колени и стал молить монарха о сострадании, а сами узники выкрикивали: «Пощади! Пощади!» В конце концов король сменил гнев на милость и даровал им прощение. В этот момент обвиняемые сорвали с шеи веревки и, по словам одного из лондонских летописцев, «запрыгали от радости».
Опасность чудом миновала, но невозможно было скрыть подлинную неприязнь и даже ненависть, существовавшую между королевским двором и гражданами. Знать не доверяла и презирала простонародье, и это чувство было взаимным. Почему-то бытовало мнение, что епископы и духовенство встали на сторону знати; враждебность городских жителей по отношению к ним сыграла свою роль в религиозных преобразованиях грядущих лет. Да и сам Лондон способствовал провоцированию бунтов и разжиганию противоречий, являясь постоянным источником беспокойства для короля и его совета.
Через две или три недели после мятежей город и страну охватила неведомая хворь. Она началась ранним летом 1517 года с лихорадки, сопровождаемой дурно пахнущим потом. Ей сопутствовали острые боли в спине и плечах, распространявшиеся затем в печень; потом наступала вялость и забытье, больной впадал в сон, от которого зачастую