Уши графа Честерфилда и капеллан Гудман. ВольтерЧитать онлайн книгу.
бы и одному. С таким обеспеченным доходом можно говорить все, что думаешь об Ост-Индской компании,[9] парламенте, наших колониях, короле, о существе вообще, о человеке и боге, что весьма занятно. Пойдемте ко мне обедать, вот вы и сбережете деньги; мы будем беседовать, и ваша мыслительная способность получит удовольствие общаться с моей – посредством слова; а это удивительное явление, которое люди не умеют достаточно ценить.
Глава четвертая
Беседа доктора Гудмана и анатома Сидрака о душе и некоторых других предметах
Гудман. Но, дорогой Сидрак, почему вы всегда говорите моя мыслительная способность? Не проще ли сказать моя душа? Это короче, и я понял был вас так же хорошо.
Сидрак. А я бы себя не понял. Я чувствую, я знаю, что Бог наделил меня способностью мыслить и говорить; но я не чувствую и не знаю, наделил ли он меня неким существом, которое именуют душой.
Гудман. И впрямь, когда я сейчас об этом думаю, то вижу, что тоже ничего о душе не знаю, хотя долго брал на себя смелость полагать, будто мне это известно. Я заметил, что восточные народы назвали душу словом, обозначающим жизнь. По их примеру латиняне сперва понимали под anima живое животное. Греки говорили: дыхание есть душа. Дыхание – это дуновение. Латиняне переводили дуновение словом sрiritus: отсюда слово, соответствующее духу почти у всех современных наций. А коль скоро никто никогда не видел этого дуновения, этого духа, из него сделали некое существо, которое нельзя ни видеть, ни осязать. И стали говорить, что оно помещается у нас в теле, не занимая там места, что оно движет нашими органами, не касаясь их. Чего только не говорили! Все наши споры, как мне кажется, основывались на многозначности слов. Убежден, что мудрый Локк[10] хорошо понимал, в какой хаос такая многозначность всех языков ввергла человеческий разум. В единственной разумной книге по метафизике, из всех когда-либо написанных, он не уделил душе ни единой главы. И если случайно употребляет иной раз это слово, то оно означает у него не что иное, как наш рассудок.
В самом деле, каждый чувствует, что у него есть рассудок, что он получает извне представления, их складывает, их расчленяет; но никто не ощущает в себе другого существа, дающего ему движение, ощущения и мысли. Если на то пошло, просто нелепо произносить слова, которые не понимаешь, и признавать существа, о которых тебе ровно ничего не известно.
Сидрак. Итак, мы уже одного мнения по вопросу, служившему предметом споров на протяжении веков.
Гудман. И я в восторге от того, что мы одного мнения.
Сидрак. Тут нет ничего удивительного, мы добросовестно пытаемся найти истину. Будь мы школярами, мы аргументировали бы на манер персонажей Рабле.[11] Живи мы в века ужасающего мрака, так долго окутывавшего Англию, один из нас, возможно, отправил бы другого на костер. Но мы живем в век разума; мы легко обнаруживаем то, что представляется нам истиной, и смеем ее высказывать.
Гудман. Да, но боюсь, что эта истина сводится к весьма малому. В математике
Вольтер имеет в виду работу Локка «Опыт о человеческом разуме».
По-видимому, речь идет о споре Панурга и Таумаста при помощи жестов («Пантагрюэль», гл. XIX).