Цепь грифона. Сергей МаксимовЧитать онлайн книгу.
обломиться под тяжестью красных ягод. Другой приметой увесистые ягодные гроздья предвещали необычайно холодную зиму. Два всадника, облачённые в костюмы для верховой езды, в этот утренний час подъезжали к охотничьему домику недалеко от загородной резиденции верховного главнокомандующего вооружёнными силами Финляндии барона Маннергейма.
– Странное дело, – размышлял вслух пожилой господин, сидящий на спокойном белом жеребце. – В молодости даже не задумываешься, что езда верхом есть некий труд, который требует немалых усилий. Первая своя собственная лошадь появилась у меня в пять лет. Подарил мне её мой крёстный – император Александр Третий. К ужасу моих родителей… Было это, страшно сказать, ещё в девятнадцатом веке. Не помню, рассказывал ли я вам об этом…
«Рассказывал. И рассказывал не один раз», – думая о своём, вспоминал Суровцев. Но ни словом, ни жестом не выдал своей осведомлённости.
– Государь был щедр и великодушен, когда дело касалось людей, которых он любил, – продолжал пожилой генерал. – И вот теперь я сажусь на коня с усилием. И с не меньшим трудом удерживаюсь в седле. С грустью отмечаю, что и барон уже не соответствует званию лучшего наездника империи. На русско-японскую войну, следуя традициям своих предков-рыцарей, он отправился с тремя лошадьми. Скаковой жеребец по кличке Талисман даже спас ему жизнь. Раненный, Талисман вынес барона с поля боя. В том бою погиб ординарец Маннергейма – граф Канкрин. Случилось это, подумать только, в феврале девятьсот четвёртого года.
Бывший генерал свиты его императорского величества Николая II, генерал-лейтенант русского Генерального штаба Александр Николаевич Степанов, нынешний американский подданный Ник Стивенсон, точно подтверждал устоявшееся мнение о том, что пожилые люди очень хорошо помнят прежние времена, тогда как события вчерашнего дня совершенно не фиксируют в своей памяти. Так могло показаться стороннему наблюдателю.
– Завтра будете прогуливаться уже без меня, – слезая с лошади, вдруг объявил Степанов. – Мне пора возвращаться в Соединённые Штаты…
Они привязали коней к коновязи. По крутым, широким, деревянным ступеням поднялись на широкий балкон перед террасой охотничьего домика. Из-под козырьков жокейских шлемов смотрели на яркое солнце, поднимающееся над болотами и небольшими озёрами, простирающимися вдаль до леса почти у самого горизонта.
– Вы, голубчик, и раньше не отличались многословием, а теперь и вовсе превратились в молчуна. Вас что-то гнетёт? – спросил Степанов.
– Не успеваю обдумывать и усваивать информацию, – неопределённо ответил Суровцев. – Её слишком много. А ещё сегодня проснулся и осознал, что мысленно я уже в России. Кажется, что сама душа летает где-то там. Очень легко перемещаюсь в мыслях от блокадного Петербурга-Ленинграда к захваченному немцами Киеву. Там сейчас барахтаются в немецком котле несколько наших армий… Потом вдруг в одно мгновение перелетаю на дальние и ближние подступы к Москве. И, кажется, очень даже хорошо представляю себе, что сейчас творится где-нибудь под Можайском…
– И что же там творится?
– Вероятно, строится оборонительная линия…
– Признаться, все эти дни я ждал от вас этих или подобных слов, – в свой черёд признался Степанов, – и вот дождался. Вы приняли решение…
– Мне казалось в первые минуты нашей встречи, что вы с бароном Маннергеймом за меня всё решили.
– Мы, может быть, и решили, но без вашего намерения вернуться в Россию наши умозрительные заключения ничего не стоили.
– Разве что-то сейчас изменилось?
– Изменилось самым коренным образом. Именно в эти минуты… После вот этих ваших слов…
Русский разведчик с искренним удивлением посмотрел на Степанова.
– Я должен перед вами повиниться, – неожиданно признался пожилой генерал.
– В чём повиниться? – продолжал недоумевать Суровцев.
– Во многом. И прежде всего, говоря словами Маркса и Ленина, в своей классовой ограниченности. Вы помните историю с Распутиным?
– Какую из многочисленных историй вы имеете в виду?
– Я разумею ту, участником которой являлись лично вы… накануне убийства старца, – подсказывал Степанов, – когда вы совместно с полицейскими в одну ночь задержали шесть… Григориев Распутиных, которые на поверку оказались ряжеными…
– Вы мне приказали об этом забыть – я и забыл.
– Зато я забыть не могу. Вам сразу было понятно, что это значит. А мы с генералом Джунковским продолжали хлестать настоящего Григория по лицу при каждом удобном случае.
– Это неправда, – возразил Сергей Георгиевич, – мне совсем ничего не было ясно.
– В то время никому ничего не было ясно. Но вы единственный из всех указали, что деньги на свои представления артисты, исполнявшие роль Гришки, получали от англичан. Кто мне мешал понять, что свою функцию по дискредитации монархии бывший хлыст уже выполнил. Что главным на тот момент было его влияние при дворе, при котором он мог запросто вывести Россию из войны с Германией. Кто нам мешал додуматься,