Зори лютые. Борис ТумасовЧитать онлайн книгу.
Василий поднялся, – вели в мирских делах мне судить. Коли же ты о боярине Тверде печешься, то отвечу, грех на нем большой.
– Господь учил нас прощать вины! – Симон поднял палец кверху. – Яко и он прощает нам вины наши.
– Твердя достоин, чтоб дьяк Федька с него допрос учинил в избе пыточной.
– Родион Зиновеич древнего боярского рода, помни то, сын мой.
– Он, отче, не передо мной виновен, а перед Москвой!
– Не казни бояр, сын мой, черни на потеху.
Симон поднялся, поправил клобук, сказал уже о другом:
– Поглядел яз на тебя, сын мой, теперь к себе отправлюсь.
Василий поклонился. Уже у двери пообещал:
– Прости, отче, коли что не так говорил. О Тверде же обещаю подумать.
Оставшись один, Василий долго стоял недвижимо.
«Бояре – что осы в гнезде. Одну тронь, все кидаются. Не успел Родиона наказать, как за него вишь какие заступники сыскались. А намедни Соломония тоже».
И Василий припомнил утренний разговор с женой. Соломония спросила его:
– Слыхала, будто боярина Твердю казнить собираешься?
Василий ответил ей грубо:
– А твое какое дело?! К чему печаль?
– Не замай бояр, они опора твоя!
– Так-то и опора, – насмешливо прищурился Василий. – Кои плечо подставляют, тех не оттолкну. Кои же подножку готовят, не милую. И ты, Соломония, прошу в дела мои государственные нос не совать и за бояр-отступников либо провинившихся в защиту не идти.
Василий покачал головой, сказал сам себе:
– Быть бы тебе, боярин Родион, пытанным дьяком Федькой, да уж ходатаи у тя сильны.
– Авдоха! Авдоха! – высунувшись из дверей, голосисто звала боярыня Степанида. Ее пронзительный крик разносился по всему двору.
Из людской избы показалась ядреная краснощекая баба, вперевалку направилась к боярыне.
– Авдоха, болярина Родивона Зиновеича попарь!
– Отчего не попарить. Попарить завсегда можно, – равнодушно промолвила баба и повернула к курившейся по-черному в углу двора баньке.
В бане жарко. За паром не углядишь. Боярин Твердя разлегся на лавке, нежится. С дальней дороги костям покой и душе радость, миновал его княжий гнев. Никто и в мысли не держал, что так все обернется.
Когда вчерашним вечером воротился в Москву и шел к великому князю, повстречал дьяка Федьку. За низким поклоном, что тот отвесил ему, уловил Твердя злую ухмылку.
Спрятал дьяк смешок в бороде, а глаза по боярину зыркают. У Тверди от недоброго предчувствия мороз по коже загулял. Плюнул вслед дьяку, проворчал: «Тьфу, поганец. Без крови не могет жить».
Ныне-то, ныне какая благость! Авдоха, двум мужикам не уступит, юбку за пояс подоткнула, мнет боярину кулачищами спину, из бадейки горячей водой поливает и время от времени по боярину березовым веничком хлещет. Родион Зиновеич еле дух переводит. Хлебнет из кувшина холодного кваса и снова на лавку. Что набрался насекомых за дорогу, всех Авдоха выгнала.
Твердя разомлел, тело огнем горит. Из горла не слова, хрип