Ангел Мертвого озера. Галина ЩербаковаЧитать онлайн книгу.
разговаривать, и я чувствовала бы себя спокойней. Но где он и как его найти, тайна сия велика есть. Странники объявляются сами, когда хотят, у них нет правила предупреждать по телефону. Во всех других случаях это меня гневило, но Коля – сейчас скажу пошлость в духе ситуации – Коля всегда был как подарок.
Коля, милый, где ты?
Коля
Он же просто шел – никуда и не откуда. Раньше он любил ходить по улицам, где нет транспорта, но разве сейчас найдешь такую? Машины выползают из немыслимых пространств закоулков и идут на тебя широко поставленными фарами без законов и правил. Ты им никто. Ты помеха на дороге. Коля чувствовал их ненависть. Но разве может ненавидеть колесо или руль? Или та же фара? Это человеческая ненависть наполняет резину и железки. Коля улыбался и подымал руку, он как бы извинялся за свое существование на дороге. И машина скрипела, тормозя, и Коля в который раз думал, что смирение – единственный способ выживания в этом мире.
Хотя почему единственный? Побеждающей силой обладают вещи как бы уходящие – обезоруживающая улыбка в лицо хама, вежливость на грубость, нежность там, где о ней сроду не слышали. Все это, конечно, тоже вид смирения, но в смирной слабости куда больше силы, чем в натуральной силе. Философия подставленной щеки не так проста, как кажется дуракам. Может, она одна и есть сила – слабость открытой груди. Кто-то же сказал: «Смирись, гордый человек».
Хотя есть и другая присказка по поводу силы и слабости, она уж точно народная: «Не писай против ветра». Ну, писать, конечно, сложно. Кроме машин, еще враг – милиция. За десять лет незаконного существования надо было найти способ никогда не раздражать ни постового, ни идущего по улице или стоящего во вратах служивого. Коля был вежлив, приветлив, он умел отвлекать от себя внимание ментов литературным приемом, позаимствованным у Чехова: резко подымет голову и смотрит вверх с открытым от удивления ртом, глядишь, еще человек десять туда же смотрят. Можно еще для силы впечатления сказать что-нибудь типа «Ё-моё!» или «Мать честная!» И тихонько раствориться в пространстве удивления. И еще Коля – исходя из существования машин и милиции – научился не думать о завтрашнем дне. Его ведь могло и не быть. Дня.
Русские вообще тысячелетиями живут на «авось», без гарантий. То их войной накроет, то начальником страны станет безумец – Иван Грозный там или Сталин. А когда-то под этой русской чудью обязательно колыхнется измученная земля и поглотит всех. Коля помнил, как старательно, по правилам, вычерчивал свою жизнь его старый отец. Как отрекся от всей посаженной и расстрелянной родни, как взял другую фамилию, как он воевал и строил на ура, вытаптывая следы предков-неудачников. Как стал в конце концов третьим секретарем райкома партии, но боялся других повышений, ибо на тех уровнях и проверки другие. Могли дознаться про истинную фамилию. А у себя, в сельском районе, он был посланец центра, и ни одна собака не порылась в его жизни.
Боже, как он умер! Умер в самый расцвет перестройки потому ли, что понял �