Прошло и это. Галина ЩербаковаЧитать онлайн книгу.
от неизбежного – вещь и неизученная, и мистическая. Ночью в больнице она оставалась без пригляда, потому что острой больной не была, лежала себе тихо, с закрытыми глазами, чуть повернув голову к окну. Если протянуть руку, можно было тронуть подоконник, но зачем?
В ту ночь было так же. И как-то не так. В комнату вошел тонкий, чуть сыроватый дух. Войдя словно даже смущенно, дух густел, она открыла рот и стала его глотать – необыкновенный свежий, когда-то вроде знакомый запах. Ей вдруг стало так интересно, что рука легла на подоконник, и она подтянулась на подушке. Ничего прекраснее в жизни не было. Вдыхать всем существом это. Тело впитывало чудо, пальцы отбивали на подоконнике нечто, что могло бы соответствовать запаху, но, омертвевшие, были бездарны и неуклюжи. Она хотела их остановить, но они продолжали шевелиться, и тут заметила, что и пальцы ног чего-то хотят, потому как сдвинулось одеяло. И совсем невероятное – Ольга почувствовала свою кровь: горячая, живая, как бы задышала для жизни, а не прислушивалась к ее умиранию.
Дальше было уже медицинское чудо: ожившие ноги скинули к чертовой матери одеяло и спустились на пол. Ольга хохотала, как смешно и бестолково искали они по полу тапки, как дети малые. Но через десять минут, а может, через час она уже стояла перед открытым окном, и ветки сирени, отяжеленные расцветшими гроздьями, тянулись к ней в окно. И Ольга вспомнила, как зовут сирень и как она выглядит. В темноте нельзя было узнать, темная она или светлая, но она была щедрая и сильная, если поставила ее на ноги. Утром ее нашли у окна, испугались, что, ослабленная, она могла застудиться. Но Ольга стала по-сумасшедшему поправляться, крепнуть. Лишь с отвислым и дряхлым животом так и не справилась. А последние годы, с двумя работами, с вернувшейся гипертонией, стала совсем плохой. «Теперь делают операции», – говорили ей знакомые. Она узнала, сколько это стоит, и чуть не потеряла сознание. «Да черт с ним! – сказала она себе. – Мне, что ли, замуж выходить? Мне бы девчонок хоть чуть-чуть поставить на ноги». И только тетка, нет-нет, а скажет, что место ей не на венском стуле.
Ну, Бог с ней, с теткой. На больных не обижаются. Сколько ей осталось? Всю жизнь подчиненных в зубах носила, а теперь у нее одна Ольга осталась нижестоящая. Вот зачем ей Катька – неизвестно. Еще не факт, что та к ней пойдет. Нынешние молодые стариков терпеть не могут. Она, как может, вправляет им мозги и в школе, и где придется – учительская привычка. Толку – чуть. Хорошо, если не пошлют, а то ведь в тебя же и ткнут пальцем: сама, мол, уже полный отстой, вот и сторожи прилет смерти к тетке. Так ей сказала младшая дочь Люся.
– Ты что, мама, нанялась стоять на воротах, чтоб мы не кидали им вслед камни? Всем этим старперам, от которых пахнет застоялой мочой?
Дала ей по физиономии, и сама же извинялась. Потому как Люська сказала: «Я лично тебя не трогала. А иметь мнение – мое право. Ни одного старика, чтоб жалеть, не видела. Ну, покажи мне пальцем! Твоих тетю-дядю, что ли? Коммуняки сраные…» Три дня не разговаривали, а потом Ольга