Пожитки. Роман-дневник. Юрий АбросимовЧитать онлайн книгу.
выливаемые на нас с maman, бабку снова вышвыривали, и весь цикл многократно повторялся.
Для нее никогда не существовало приличий, отличающих человека культурного от просто вменяемого. Например, она, будучи все-таки женщиной, не понимала – что такое цветы. То есть в принципе не понимала! Она брала букет как веник и, если не могла выбросить сразу, тупо сидела с ним. «А на кой они мне?» Дальнейшей рационализации отношения не следовало. «А на кой они мне?» И все.
Весь Город, без преувеличения, знал бабушку и относился к ней соответственно. Нас жалели, хотя заметно оживлялись после очередной ее единичной выходки или сезонного криза. О ее похождениях рассказывали почти с восторгом, не забывая вставлять полагающееся по этикету «как же они с ней мучаются!».
Бабушка тоже знала Город, но знала так, как, например, человек подозревает о существовании естественной микрофлоры у себя во рту. Понятно, она есть, но это ничего не значит.
Прожив долгие годы в невысоких домах, так же лишь «зная» о существовании в природе многоэтажек, бабушка, переехав с нами на новое место и впервые выйдя на балкон девятого этажа, конечно, испугалась. Я помню тот испуг. Сейчас, когда по телевизору показывают японских электронных собачек, их искусственный лай что-то до боли мне напоминает.
Если бабушку угощали каким-нибудь деликатесом и говорили, что это вкусно, она немедленно начинала жевать, старательно закатив глаза.
– М-м-м! – восклицала бабушка еще до того, как что-то почувствует. – М-м-м, как вкусно! М-м-м… м-м-м… надо же… м-м-м, – она еще раз откусывала, – м-м-м… вкусно как… м-м-м… м-м-м… надо же, м-м-м… м-м-м… м-м-м…
Ее просили заткнуться и, если рядом были посторонние люди, стыдливо резюмировали:
– Этого она не понимает.
Патология сказывалась в самых разных областях жизнедеятельности. Особенно в сугубо интеллектуальных. Скажем, искусство диалектики – умение спорить, отстаивать свою точку зрения. То, что бабушка всегда права, думаю, объяснять уже излишне. Однако ее аргументация отличалась достаточным многообразием, ведь эгоизм пределов не имеет. Исчерпав посильные доводы, бабушка могла торжественно встать и, обратившись фронтальной стороной к красному углу, размашисто осеняя себя крестным знамением, провозгласить во всю мощь своей деревянной глотки:
– Шштоп тебя, суку-проститутку, Бог наказал! (Господи, прости меня, грешную.) Штоп ее, тварь такую! За то, что я вас всех, тварей, вырастила, на горбу таскала…
– Скорее тебя Бог накажет, – со знанием дела отвечал проклинаемый.
– Нет, тебя! Нет, тебя! – радовалось престарелое существо.
Один период клиничности сменял другой. Помню, долгое время она тщательно следила за тем, как домочадцы ходят в туалет. Вы могли ничего не подозревать, жить себе спокойно, отдыхать, листая журнал, – вдруг к вам бесшумно приближалась благодетельница рода человеческого, держа в руке стакан с мутным варевом.
– На вот, выпей, – говорила она.
– Зачем? Что это?!
– Выпей, я сказала!
–