Страсти по рыжей фурии. Татьяна ТронинаЧитать онлайн книгу.
ибо он быстро дал мне почувствовать, что ничего, кроме собственной славы и удачного фото, его совершенно не интересует, позволила наряжать и гримировать себя, снимать в самых невероятных позах и костюмах. В простонародном костюме я сидела на тающем мартовском снегу, а позади меня бродили коровы; я наблюдала вскрывшийся на реке лед; я искала подснежники в пробуждающемся после зимней спячки лесу; полуобнаженная, в каких-то невероятно пестрых, полупрозрачных лохмотьях я валялась на огромном поваленном дубе, содрогаясь от холода, мучаясь от нестерпимо яркого весеннего солнца... Словом, я позволила увлечь себя в самый настоящий ад и даже не заметила, как полностью подчинилась воле раздраженного невеселого человека, который ради удачного фото был готов продать душу дьяволу.
– Кажется, кое-что удалось, – сказал он мне на прощание, крепко пожимая руку.
– А как я об этом узнаю? – утомленно спросила я.
– Постараюсь поставить вас в известность...
Физически не отдохнув, но зато испытывая необъяснимое моральное удовлетворение, я вернулась в Москву, где меня тут же запрягли в очередную постмодернистскую бодягу, на этот раз названную современным детективом.
Через две недели на мое имя пришел большой конверт. Я разорвала коричневую вощеную бумагу, и на стол передо мной упал апрельский номер «Поселянки». На обложке была я...
Наверное, мой фотограф выбрал из сотни снимков, которые сделал со мной, самый лучший. Но сначала я не поняла этого, в первый момент мне показалось, что я снова попала во времена своей ранней юности, периода безнадежной любви к Сержу Мельникову – когда я подходила к зеркалу и видела круглое конопатое личико, которое не могла улучшить даже самая дорогая косметика.
...На поваленном черном мокром дереве сидела измученная девка – в старом, выцветшем деревенском платье и подозрительного цвета кургузом переднике. На вытянутых вперед ногах с круглыми икрами немыслимые чоботы (кажется, именно так называлась эта уродливая обувь). И ноги, и чоботы, и подол – забрызганы жирной весенней грязью, мрачное конопатое лицо обращено к солнцу, ресницы и брови – выгоревшие, белесые, даже как будто седые, а глаза – невероятно желтого, зловещего, языческого цвета – смотрят прямо на солнце, словно соревнуясь с ним в блеске. И такая мрачная, торжествующая, я бы даже сказала – утробная, сила исходила от этой картины, что у меня даже мурашки по спине побежали...
Я уже говорила о том, что не любила весны, никогда не ассоциировала себя с этим временем года, мне бесконечна мила и приятна была зима, которая полностью соответствовала моему характеру. Но, держа в руках журнал, в первый раз я задумалась о том, что фотограф, возможно, был в чем-то прав, когда увидел меня в образе пробуждающейся природы, конопатой, хмурой, животно-чувственной.
Я отложила журнал в сторону и с тоской предалась воспоминаниям о прошлом. «А ведь я никого не любила, – призналась я сама себе. – Никого, кроме того мажорного мальчика с русыми волосами, который был без ума от Шурочки Пинелли...» Где он сейчас, где она? Наверное,