Ночные кошмары в отдельно взятом княжестве. Светлана Николаевна КуксинаЧитать онлайн книгу.
м нажимом. Сильные молодые руки дуболомов – стражников, ни на что больше не годные кроме насилия, втолкнули человека внутрь с коротким гоготом.
Эти стражники, не обремененные излишним интеллектом, не церемонились со старым воеводой, которого было приказано доставить в княжеский дворец. Доставить, а не пригласить. Разница между двумя словами даже им была очевидна.
Молодчики жили по принципу: у кого власть, у того и деньги, того и держись, лишь бы платили. А если денег нет, то и ты для них никто и звать тебя никак. Попал в опалу – выпал из жизни. А воевода явно был в опале, раз карету за ним не послали с эскортом, а отправили пешими всего двух стражников.
Несмотря на прожитые годы, воевода крепко стоял на ногах, так что спектакля не получилось. Старый вояка и глазом не повел, словно не почувствовал тычка и не слышал тупого гогота. Бог с ними, с недоумками. Зуботычин надавать?! Не место и не время для разборок.
А взывать к совести таких уродов – бесполезное дело, всё равно, что в вакууме искать цветные металлы. Как можно найти то, чего и в помине нет?!
– Зачем звали, ваша милость господин Гадина? – старый воевода Щур перешагнул порог тронного зала и остановился, с достоинством глядя перед собой. Он был спокоен и уверен в себе, как всегда. Стражники, доставившие его в княжеский дворец, остались за дверью.
Человека, сидевшего на троне, словно вихрем сбросило: он вскочил с него так быстро, что движения этого не заметил бы и самый зоркий глаз. Лицо его, похожее на узкую лисью мордочку, на которой, казалось, навечно поселилось выражение тупое и злобное, побагровело и стало ещё непривлекательнее.
– Сколько раз! – визгливо заорал он, сжимая кулаки и потрясая ими в воздухе. – Сколько раз я предупреждал тебя, старый хрыч, что ударение в моей фамилии падает на второй слог и пишется, и произносится она через «о» – ГодИна! Запомни, старый маразматик! Идиот! Пока голова на плечах есть, а то ведь я и снести её могу! Доиграешься! Прикажу – и голос не дрогнет! Найдутся желающие мне в этом помочь! И старые заслуги не спасут!
– Так что ж, ваша милость, стар я стал, неуклюж, косноязычен, – почесал затылок воевода Щур, притворяясь смущённым и старчески покряхтывая. Он не боялся угроз и смерти. Да и кто бы боялся в его возрасте?! Немало пожил на свете старый вояка. Всем бы столько прожить. – Мне уж, почитай, восемьдесят годков. Поздно смерти бояться: она уж, можно сказать, сестра моя родная. У порога стоит. Ждет душу мою грешную… Тут тебе и маразм… и что похуже… Ну, да ладно… Не о том я… В толк не возьму, зачем я тебе понадобился? – усмехнулся. – Эвон, сколько народу от дела оторвал, за мной присылаючи.
– Стар он, – заворчал Година, возвращаясь в своё тронное кресло и меняя свекольный цвет лица на свой обычный – бледно-зелёный. – Можно подумать… Крепок как дуб. Ещё восемьдесят лет проживёшь и не чихнёшь даже. Всем бы такую старость.
Щур снова усмехнулся, но смолчал. Не расположен он беседовать, когда таким образом зван. Да и вообще… Не любит старый воевода захватчиков, подлости не любит. А новый правитель именно так власть и захватил – подло.
Година поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее. И в княжеских креслах вольготно сидеть – тоже привычка нужна, коли оно с рождения тебе не родное.
Дернул Година шеей, повел кругом бешеным глазом, скрипнул зубами, уставился на воеводу и повторил с нажимом:
– Всем бы такую старость… как у тебя, старый хрыч. Молодые силе твоей и власти завидуют… Голова – и та не седа. Чую, колдун ты…
– Что Бог даёт, с тем и живём, – мудро заметил Щур и хитро прищурился. Лукавил воевода, знал: его здоровому румянцу и свежести кожи и впрямь мог позавидовать и молодой. Была силенка у старого воеводы. Была. Никуда не делась. Годы только укрепили старого солдата, ветра продубили шкуру, вот и не сдавалась она старости.
– Не для того зван, чтобы турусы с тобой разводить, – надменно поджал губы Година, вспомнив, что он теперь правитель целого княжества, а значит, и воевода в его распоряжении. – Не забывай, с кем говоришь.
Он окинул воеводу презрительным взглядом, но и Щур не лыком был шит: раз приволокли его сюда достаточно вежливо, не пинками, а уговорами, значит, нужен сильно. А ежели в расход решили пустить, так чего тогда и молчать?!
– А с кем?! – нахально осведомился старый воевода. – Я ведь ещё деда твоего хорошо помню: бегал, помню, мальчонкой помогать ему коз пасти. Ох, и хорошо он на дуде играть умел! Куда тебе! Век так не научишься. Слух не тот. А уж козы как его слушались?! Ни одна от стада ни разу не отбилась, в чужом саду не напакостила. Знатный был пастух твой дед!.. Истый воевода козьего стада! .. И батюшку твоего помню: знатный был кондитер (какие ватрушки да пироги праздничные пёк!) и грамоте разумел. Вот и тебя научил грамоте, на нашу голову, ваша милость господин Гадина!
Година давно бы уже прервал наглеца, но не мог: рот его беззвучно открывался и закрывался, лицо побагровело от недостатка кислорода и уже начало синеть, а ни воздух, ни какие-либо звуки так и не могли прорваться через его глотку, закупоренную негодованием и злостью.
– Да ладно вам, ваша милость, – махнул рукой воевода