Гоголь в Москве (сборник). Сергей ШокаревЧитать онлайн книгу.
(ныне № 12). Дом в основном сохранился, лишь вместо мезонина в 1838 году на первом этаже был выведен цельный второй этаж.
1 сентября Гоголь уже был в Петербурге. Здесь необходимо остановиться на одном весьма существенном факте творческой биографии Гоголя, тесно связанном с Москвой. В 1835 году осложняются его взаимоотношения с Петербургским университетом, где с июля 1834 года он был определен адъюнктом по кафедре истории. Вышедшие в начале 1835 года его книги «Арабески» и «Миргород» подверглись резким нападкам петербургской критики. Зная большую восприимчивость Гоголя, нельзя не думать, что эти дни были для него очень трудными. «Неизвестно, что сталось бы с автором, впечатлительным до крайности, – пишет П. В. Анненков, близко стоявший к Гоголю, – если бы Москва разделила сомнения и холодность петербургской публики, но здесь он встретил участие, поднявшее, как нам хорошо известно, нравственную бодрость его и сообщившее ему уверенность в своих силах… Нет сомнения, что Белинский первый положил твердый камень в основание всей последующей его известности, начав первый объяснять смысл и значение его произведений. Можно думать, что Белинский уяснил самому Гоголю его призвание и открыл ему глаза на самого себя»19. Речь здесь идет о двух статьях Белинского: «Гоголь, «Арабески» и «Миргород»» («Молва», 1835, № 15; ценз. разр. от 12 апреля) и главным образом «О русской повести и повестях г. Гоголя» («Телескоп», 1835, № 7 и 8, ценз. разр. от 1 и 21 сентября). В первой статье Белинский писал о значении произведений Гоголя: «…эти новые произведения игривой и оригинальной фантазии г. Гоголя принадлежат к числу самых необыкновенных явлений в нашей литературе»20. Во второй же, раскрывая сущность дарования писателя, он говорил: «Отличительный характер повестей г. Гоголя составляют – простота вымысла, народность, совершенная истина жизни, оригинальность и комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния… Гоголь – поэт, поэт жизни-действительной»21. И далее: «После «Горе от ума» я не знаю ничего на русском языке, что бы отличалось такою чистейшею нравственностию и что бы могло иметь сильнейшее и благодетельнейшее влияние на нравы, как повести г. Гоголя»22. Вот почему нельзя не согласиться ‘ с Анненковым, утверждавшим, что «…настоящим восприемником Гоголя и русской литературе, давшим ему имя, был Белинский… Я близко знал Гоголя в это время и мог хорошо видеть, как, озадаченный и сконфуженный не столько ярыми выходками Сенковского и Булгарина, сколько общим осуждением петербургской публики, ученой братии и даже приятелей, он стоял совершенно одинокий, не зная, как выйти из своего положения и на что опереться… Руку помощи в смысле возбуждения его упавшего духа протянул ему тогда никем не прошенный, никем не ожиданный и совершенно ему неизвестный Белинский, явившийся с упомянутой статьей в «Телескопе» 1835-го года. И с какой статьей! Он не давал в ней советов автору, не разбирал, что в нем похвально и что подлежит нареканию… – а, основываясь на сущности авторского таланта и на достоинстве его миросозерцания,