Почтальон и ноябрь. Мария Павликовская-ЯсножевскаяЧитать онлайн книгу.
обрушит лодку —
«Бог и Акация!»,
прошепчут кротко…
Сецессия
На небе тучи
узор чертили —
русалок мчали
ветров полозья,
в себя вбирая
крыла стрекозьи,
а те тонули
средь белых лилий…
Главы далекой
рисуя профиль,
скользили в небе
златые нимбы,
вливая сумрак,
как сладкий кофе,
в запястий тонких
и губ изгибы…
И спящей девы
красой летучей
нальются воды,
набухнут тучи…
Чужбина
Пред нами – берег дальний
той сказочной чужбины,
где, грусть и страх отринув,
мы упадем под пальмы
Где горизонт сомкнется
жемчужным ожерельем
и обратится к солнцу
Венера в звездной пене
Стыдливая мимоза
уронит у алькова
целительные слезы
для соловья больного
Где, как банан, прогнувшись,
в ветвях повиснет месяц
и банджо песней чуждой -
«Паломой» старой[1] встретит
Где нет еще разлуки,
ведь не было и встречи,
где, прежде чем отречься,
нам Бог протянет руки
Где мы – как будто младше,
где зов веков не слышен,
смерть – легче, стоны – тише,
а в грусти – больше фальши…
Театр
На сцене слеза актера
правдива была едва ли,
но зрители громким хором
за ним навзрыд повторяли —
всех искренней плакал в ложе
сам автор – угодник Божий.
Нектаром оваций кресла
наполнятся, словно соты,
и автор, вчера безвестный,
пьянится признанья медом,
и в ложе всплакнет лукаво
гнушавшийся всякой славы
Lunaria Biennis
Двух сомнамбул печальные очи
загорятся огнем неизменным,
если, выйдя на рынок цветочный,
купят вновь lunaria biennis.
И прозрачные тени-мембраны
под навесом укрытых лунарий
на ветру, как ряды барабанов,
бьются в ритме неведомых арий.
И лунатик, унынием пьяный,
чуждый всем искушениям розы,
установит на фортепиано
полнолуний серебряных россыпь.
Лунатичка на клавишах черных
вдохновенно играет куплеты
и в бескровных ладонях упорно
полнолуний сжимает монеты.
Эпитафия летчикам
Аристократы смерти, Жвирко и Вигура[2] -
их имена не раз звучали эхом громким.
Другие без вести пропали в небе хмуром,
оставив миру только пепел и обломки.
Чосинский[3], Климша[4], коих нет на пьедестале,
не избежали той же участи кровавой…
Им не нашлось названий улиц, песен, славы,
а разве больше дать могли, чем то, что дали?
Забыто множество имен – Пясецкий[5]… Попчик[6]…
Надводзкий[7]… Станьцо[8]… – тысячи имен героев…
Генеалогическое древо
Я – словно атлантическая дева,
что не познала берега-причала,
ведь генеалогическое древо
моё сродни недвижимым кораллам.
Хоть пополам серебряное тело
мне разделить теперь ничуть не жалко,
едва дышу, танцую неумело —
из датской сказки скорбная русалка.
И вновь у ног моих волна морская,
свободы горечь, ветры штормовые —
вновь вспоминаю о родной стихии,
кристаллы соли с жарких век
«Палома»
Францишек Жвирко (Franciszek Żwirko; 1895–1932) – польский военный и спортивный летчик. Станислав Вигура (Stanisław Wigura; 1903–1932) – польский авиаконструктор, инженер и авиатор. Победители международного рейда вокруг Европы, оба погибли в аэропланной катастрофе 12 сентября 1932 года в горах чешской Силезии, в 14 километрах от Тешина.
Антоний Чосинский (Antoni Ciosiński; 1904–1933) – польский гражданский летчик, учился инженерному делу в Варшаве и мастерству пилотажа в Дублине, погиб при выполнении полета 25 сентября 1933 года, похоронен на Раковицком кладбище в Кракове.
Алоизий Климша (Alojzy Klimsza; 1899–1931) – польский авиатор, погиб при выполнении полета 19 июня 1931 года, похоронен в Кракове.
Мариан Пясецкий (Marian Piasecki) не вернулся с задания 6 сентября 1939 года, в сентябре 2000 года было установлено место захоронения летчика.
Чеслав Попчик (Czesław Popczyk; 1902–1933) погиб при выполнении полета 11 сентября 1933 года, похоронен в Кракове.
Станислав Надводзкий (Stanisław Nadwodzki; 1907–1933) погиб при выполнении полета 28 апреля 1933 года, похоронен в Кракове.
Францишек Станьцо (Franciszek Stańco) погиб при выполнении учебного полета 1 мая 1929 года, похоронен на военной части Раковицкого кладбища в Кракове. О том, когда он родился и откуда был родом, информации не сохранилось.