Страницы жизни русских писателей и поэтов. Валерий Митрофанович ПередеринЧитать онлайн книгу.
выскажет, не выдержит мой стих…
О господи, дай жгучего страданья
И мертвенность души моей рассей:
Ты взял ее, но муку вспоминанья,
Живую муку мне оставь по ней…
На следующий день после похорон Тютчев написал А.И.Георгиевскому: "Александр Иванович! Все кончено – вчера мы ее хоронили…Что это такое? Что случилось. О чем я вам пишу – не знаю… Во мне все убито: мысль, чувство, память, все… Я чувствую себя совершенным идиотом.
Пустота, страшная пустота. И даже в смерти не предвижу облегчения. Ах, она мне на земле нужна, а не там, где-то…
Сердце пусто – мозг изнеможен. Даже вспомнить о ней – вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу
Страшно, невыносимо. Писать более не в силах, да и что писать?.. Ф.Тчв".
В другом письме, несчастный просит Георгиевского: "О, приезжайте, приезжайте ради Бога, и чем скорее, тем лучше! Авось либо удастся вам, хоть на несколько минут, приподнять это страшное бремя… Самое невыносимое в моем теперешнем положении есть то, что я с всевозможным напряжением мысли, неотступно, неослабно, все думаю и думаю о ней и все-таки не могу уловить ее… Простое сумасшествие было отраднее…".
Родственник откликнулся на просьбу. Приехал, чтобы, " размыкать его горе; дело это было очень нелегкое, тем более, что Федор Иванович, глубоко понимая все значение религии… и высоко ценя и превознося нашу православную церковь, сам был далеко не религиозный и еще менее церковный: никакие изречения из Священного писания или из писаний Отцов церкви, столь отрадное для верующего человека и столь способные поддержать и возвысить его дух, в данном случае не оказались бы действенными".
Дочь Анна позднее напишет: "… его горе все увеличивалось, переходило в отчаянье… Я не могла больше верить, что Бог придет на помощь его душе, жизнь которой была растрачена в земной и незаконной страсти".
Однако последней надеждой, где можно было найти утешение, Тютчев все же посчитал христианскую церковь. Он исповедовался, причастился, но желаемого покоя, увы, не обрел. В начале декабря Федор Иванович пишет Я.Полонскому: "Друг мой, теперь все испробовано – ничего не помогло, ничто не утешило – не живется – не живется – не живется…".
Глубокая меланхолия Федора Ивановича отразилась в стихотворении.
… Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет – и не может…
Нет ни полета, ни размаху –
Висят поломанные крылья,
И вся она, прижавшись к праху,
Дрожит от боли и бессилья…
Эрнестина Федоровна с огорчением восприняла смерть Денисьевой, и как могла, сглаживал боль мужа. В одном из своих писем писала: "…его скорбь для меня священна, какова бы не была ее причина".
Лучшее лекарство от тяжелого горя – это перемена места. В средине августа 1864 года Тютчев выехал в Женеву к Эрнестине Федоровне, и "они встретились с пылкой нежностью". Федор Иванович несколько успокоился.
31 августа дочь Мария писала своей тетке Дарье: "Бедный папа! Он должен чувствовать себя таким одиноким теперь, и было бы счастьем, если мама смогла бы скрасить его жизнь своей