Девушки с картины Ренуара. Доминик БонаЧитать онлайн книгу.
каждую сцену, страшась не добиться своей цели. «Казалось бы, я прекрасно поработал, – пишет он Пьеру де Бревилю, одному из своих друзей-композиторов. – Вы знаете, что я начал с совершенно необычайной для себя легкостью. И, продолжая гореть, я вдруг замечаю, в третьем акте должен очень многое изменить. От этого у меня отнялись руки и ноги. Понимая то, чего нельзя было оставить, я совсем не понимал, что нужно привнести». Затем тому же де Бревилю он жалуется на плачевное состояние своего произведения: «Мне остается дописать две сцены, но они так трудны, что у меня не хватает смелости взяться за них. Между тем я должен решиться, так как потратил много времени, с грехом пополам переделав весь первый акт, только что закончив его. Сомневаюсь, что это окончательный вариант. На данный момент он мне нравится, но я уже подумываю о будущих изменениях». Самые соблазнительные декорации не всегда способны отогнать черные мысли композитора. Шоссону все время представляется, что он гонится за несбыточной мечтой своего музыкального гения.
Его тревога приводит к приступам уныния. «Я в совершенной тоске, – пишет он Анри Леролю в январе 1894 года, – и представляю себя Артуром в третьем акте. Я больше не верю ни надежде, ни воле, ни старанию. И с ослиным упрямством не даю себе отдыха. И вот уже около десяти лет я веду такую жизнь. Было ли за эти десять лет хотя бы десять дней, когда мне легко работалось? Если и было, то не больше. Бывают моменты, когда я ощущаю себя усталым и отчаявшимся до глубины души».
Этот музыкант-неврастеник находит покой только благодаря ободрению друзей, которых, к счастью много – композитор РаймонБонер, большой друг Дебюсси, или адвокат Поль Пужо, любитель искусства, известный музыковед. «Мои проекты всегда восхитительны, но их воплощение всегда мучительно для меня. Я часто злюсь, ворчу и кряхчу. Сейчас дела идут немного лучше. Может быть, мне удастся вытянуть что-то из своей мерзкой головы. По крайней мере, никто не сможет обвинить меня в том, что я не старался», – признавался Шоссон в письме Пужо.
Самая близкая для него душа, как в сфере искусства, так и в жизни, – это Анри Лероль. Они, вечно сомневающиеся в своем искусстве, нуждаются друг в друге, убеждают друг друга не оставлять начатого произведения, о чем свидетельствуют сто семьдесят писем, опубликованных Жаном Галлуа, биографом Шоссона.
Если Лероля и Дебюсси связывают товарищеские отношения и безусловное согласие, сложившееся между художником и музыкантом, то между Шоссоном и Леролем существует духовная близость. Для Шоссона Лероль служит источником силы, моральной поддержки. Лероль же, со своей стороны, разделяя тревоги творца, находит в нем тонкого ценителя своей живописи. Весной 1894 года, находясь вдали от него, Анри Лероль пишет: «Старик, как мне тебя не хватает. Со мной рядом нет никого. Ни тебя, ни Ленуара, ни Бенара[13] – а я так не уверен в своей живописи.
Я люблю делать то, что мне хочется, но я также хочу знать, что кое-кто об этом думает. И никого нет. Я вижу только Дебюсси и иногда Боннера.
Два близких друга, один – художник, другой – скульптор. –