…жив?. Братья ШвальнерыЧитать онлайн книгу.

      Холодная, слякотная и сырая ленинградская весна упорно не желала вступать во владение «северной столицей», хотя календарно имела на это все права. В общем, ничего удивительного – как писал больше ста лет назад другой знаменитый петербуржец, «зима недаром злится, прошла ее пора; весна в окно стучится и гонит со двора». Конец марта, как правило, отмечается здесь снегами, метелями и морозным ветром с Невы и Фонтанки, который долетает до самой окраины Выборгской стороны и заключает город в ледяные оковы. День еще по-зимнему короткий, ночь наступает рано и длится до неприличия долго, изнуряя жителей авитаминозом и повальной сонливостью. Спастись в такую погоду можно только музыкой, хорошей компанией и рекой спиртного, которого, как на грех, не достать.

      Тропилло «повезло» родиться именно в эту пору. Неизвестно, правда, какая погода стояла в этот день 30 лет тому назад, но, по всей видимости, зима куда более суровая, сталинская. Только так можно объяснить всплеск рождаемости послевоенного периода – люди, как тогда, так и сейчас, спасаются от погодных и социальных заморозков только теплом своих тел. Сегодня им предстояло примерно то же самое – пить, любить друг друга и петь о наболевшем, мечтая о том, что после хрущевской оттепели настанет брежневская.

      Пели у него дома в этот его персональный праздник много – издержки профессии в виде сплошных плюсов. Правда, как толком называется его профессия, Андрей не знал. Нет, он слышал по «Голосу Америки» модное на Западе и совершенно непонятное слово «продюсер», но что оно значило, затруднялся ответить. В Союзе его коллег принято было именовать «импресарио», но и это слово не вполне ему подходило – лично он сам никаких концертов не организовывал и никаких популярных артистов не представлял. Денег за свою работу не получал и официальным лицом творческих коллективов не был. Нет, он мог договориться о каком-нибудь квартирнике или полуподпольном сборнике, даже получить гонорар для передачи преследуемым рокерам, его друзьям, а также держал дома небольшую студию, на которой, в общем-то, были записаны первые их альбомы, но разве можно это сравнить с почетной, оплачиваемой и престижной профессией директора артиста?! Например, директора Зыкиной или Пугачевой?! Конечно, нет. Ни по деньгам, ни по уважению, ни по значимости… Да и тридцатник ему исполнился в этом году, а горизонт был пуст – и когда он сопоставлял все эти факты в своей голове, становилось страшно. Зарождались риторические вопросы типа «Зачем мне все это надо?» и «Когда все это кончится?», но он старался гнать их от себя. Гнал как мог – алкоголем, куревом или распеванием все тех же, сочиненных на коленке, но пронзительно новых песен. И, когда пел их и слушал, понимал: цель в этом броуновском движении все же есть. Привнести новое, дать народу свободу слушать и петь то, что он хочет, и, самое главное, о чем