Камешки на ладони (сборник). Владимир СолоухинЧитать онлайн книгу.
умении столь виртуозно владеть им.
Одного прославленного немецкого музыканта спросили: как это ему удается в игре на органе достигать такого необыкновенного совершенства? На что маэстро ответил: «Ничего особенного. Просто я в нужный момент нажимаю на нужную клавишу…»
Вот и В. Солоухин хорошо знал, в какой момент и на какую среди многих сотен, если не тысяч словесных «клавиш» нужно нажать. Потому его стихи и проза звучат то целым оркестром, то владимирским пастушьим рожком, то торжественным органом, то веселой рассыпчатой балалайкой…
Рядом с уже упоминавшимся «Колодцем», в котором еще совсем молодой, двадцатипяти летний, поэт сумел провидеть свое жизненное призвание, мне бы хотелось поставить и такие строки:
Я шел по родной земле,
Я шел по своей тропе…
В. Солоухин побывал во многих странах мира. Но где бы он ни бывал, о чем бы ни писал, он, в сущности, всю жизнь шел родной владимирской землей. Потому что язык, Слово, которым написаны его книги, он впервые услышал и запомнил на всю жизнь в родном Алепине. И благодаря именно своему самобытному и самоцветному солоухинскому Слову, он, пройдя «Владимирскими проселками», вышел на большую дорогу мировой известности.
Если же кому-то последние слова покажутся слишком громкими, я скажу: в далекой Австралии создано Общество любителей русской словесности имени Владимира Солоухина. По-моему, это звучит, и звучит хорошо. Особенно в наше безвременье, когда книжные прилавки завалены низкопробным чтивом, а русский язык вытесняется чужеземной тарабарщиной.
И в заключение, уважаемые читатели, позволю себе высказать доброе пожелание: если вы хотите познать, почувствовать величие и красоту русского языка, его проникновенную художественную силу и обаяние – читайте Владимира Солоухина!
Каравай заварного хлеба
По ночам мы жгли тумбочки. На чердаке нашего общежития был склад старых тумбочек. Не то чтобы они совсем никуда не годились, напротив, они были ничуть не хуже тех, что стояли возле наших коек, – такие же тяжелые, такие же голубые, с такими же фанерными полочками внутри. Просто они были лишние и лежали на чердаке. А мы сильно зябли в нашем общежитии. Толька Рябов даже оставил однажды включенной сорокасвечовую лампочку, желтенько светившуюся под потолком комнаты. Когда утром мы спросили, почему он ее не погасил, Толька ответил: «Для тепла…»
Обреченная тумбочка втаскивалась в комнату. Она наклонялась наискосок, и по верхнему углу наносился удар тяжелой чугунной клюшкой. Тумбочка разлеталась на куски, как если бы была стеклянная. Густокрашеные дощечки горели весело и жарко. Угли некоторое время сохраняли форму то ли квадратной стойки, то ли боковой доски, потом они рассыпались на золотую, огненную мелочь.
Из печи в комнату струилось тепло. Мы, хотя и сидели около топки, старались не занимать самой середины, чтобы тепло беспрепятственно струилось и расходилось во все стороны. Однако к утру все мы мерзли