Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге. Юрий ЖукЧитать онлайн книгу.
Государь вернулся с прогулки. Она пошла к Нему навстречу и сказала Ему: “Я поеду с Тобой. Тебя не пущу одного”. Государь ответил Ей: “Воля Твоя”. Они стали говорить по-английски, и я ушёл. Я сошёл вниз к Долгорукову. Через полчаса, приблизительно, мы поднялись наверх, и Долгоруков спросил Государя, кто с ним поедет, Татищев или он. Государь обратился к Государыне: “Как ты думаешь?” Она выбрала Долгорукова».[102]
Документ № 5
«(…) Опять мы поехали к тому самому дому, обнесённому забором, про который я уже говорил. Командовал здесь всем делом Голощёкин. Когда мы подъехали к дому, Голощёкин сказал Государю: “Гражданин Романовы, можете войти”. Государь прошёл в дом. Таким же порядком Голощёкин пропустил в дом Государыню и Княжну и сколько-то человек прислуги, среди которых, как мне помнится, была одна женщина. В числе прибывших был один генерал (Князь В. А. Долгоруков. – Ю. Ж.). Голощёкин спросил его имя, и, когда тот себя назвал, он объявил ему, что он будет отправлен в тюрьму. Я не помню, как назвал себя генерал. Тут же, в автомобиле Полузадова, он и был отправлен».[103]
Документ № 6
«(…) В апреле месяце, когда я уже сидел в Земской тюрьме, разнёсся по тюрьме слух, что в тюрьму доставлен Великий Князь. Называли имя Михаила Александровича. Это был в действительности князь Долгоруков, состоявший при Царской Семье. Я видел сам в окно, когда он шёл в тюрьму. Числа его заключения я не помню, а было это часов в 12 дня. (…)
Я встречался с ними (Князем В. А. Долгоруковым, И. Д. Седневым и К. Г. Нагорным. – Ю. Ж.) постоянно в тюрьме во время прогулок, во время работ в огороде. Лично от них у меня осталось такое впечатление. Долгоруков – человек, видимо, недалёкий от природы; был сильно потрясён всем случившимся с ним; Царской Семье предан. (…)
Князь Долгоруков, сидя в тюрьме, сильно убивался по поводу отобрания у него комиссаром нашей тюрьмы царских денег в сумме 78 или 87 тысяч рублей. В отобрании у него этих сумм ему была выдана комиссаром (кажется, фамилия его была Самохвалов, низенький, рябой, уволенный, как говорили, за кражу каких-то денег) безграмотная расписка. Долгоруков писал, как я знаю, Полякову, хотел писать даже Царю. Ничего, конечно, из его писаний не выходило. Как мы себе представляли в тюрьме, была возможность добиться какого-нибудь улучшения положения Царской Семьи у консула Великобритании г. Престона. Получая от жены Голицина газеты, мы возвращали ей эти газеты, ставя над известными буквами точки, так что в результате можно было прочесть, что мы хотели сказать. Вот об этом мы тогда и хлопотали. Голицина обращалась к Престону, но из этого также ничего не вышло.
После Самохвалова, если только я не ошибаюсь в его наименовании, комиссаром нашей тюрьмы был Кабанов, лет 40, среднего роста и питания, черноватый, с маленькими усиками, бритый, лицо красное, разговорчивый.
Я совершенно не могу Вам сказать, существовали ли весной – летом 1918 года где-либо в России и, в частности, в Москве политические организации или группы, конечно, конспиративные, которые бы имели целью свержение власти большевиков и установление монархии и в связи с этим имели бы целью увоз Царя
Протокол допроса свидетеля П. Жильяра Следователем по особо важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколовым от 27 августа 1919 года. Там же, стр. 454.
Протокол допроса свидетеля П. Т. Самохвалова Судебным Следователем по особо важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколовым от 20–21 ноября 1919 года. Там же, стр. 494.