Анонимная война. От аналитиков Изборского клуба. Константин ЧеремныхЧитать онлайн книгу.
политики (заложившие «мину» системного кризиса 40 лет спустя) сопровождались спором об архитектуре глобального управления. В то время как президент США Р. Никсон склонялся к концепции баланса пяти держав, сторонники Джона Рокфеллера отстаивали «единую глобальную систему, с распределенной властью и эффективными международными институтами во всех областях». Так, Стэнли Хоффман (Гарвард) ссылался на модель ЕС, но при этом уже тогда указывал на «временный характер» этого образования: Европа должна была раствориться в единой гомогенной культуре. В свою очередь, Ричард Фальк критиковал концепцию баланса пяти держав за то, что она «недооценивает экологические ограничения и риски, возникающие в связи с сохраняющимися тенденциями бесконтрольного экономического роста в децентрализованном миропорядке» – то есть необходимость «единой глобальной системы» прямо обосновывалась неомальтузианским императивом.
Итог этой дискуссии излагает И. Валлерстайн: «…Новая политика предполагала задействовать все три источника повышения стоимости производства: заработную плату, интернационализацию стоимости в целях уменьшения экологического ущерба, и финансирование социальной сферы. Была предпринята попытка скоординировать такие политические тенденции <…> через создание новых организаций – Трехсторонней комиссии, G7 и Всемирного экономического форума. Предложенная политика получила название Вашингтонского консенсуса. Он пришел на смену идее развития, девелопментализму (developmentalism), обозначив начало эры глобализации. В начале 1970-х международные организации стали играть решающую роль в этой геоэкономической борьбе».
Существенно: а) непубличное делегирование влияния глобальным институтам, б) применение термина «консенсус» к сговору, заключенному за спиной правительств, в) камуфлирование термина «вашингтонский консенсус» привлекательным для элит-объектов ярлыком «неолиберализма». В данном случае средством манипуляции является не только подмена понятий, но также умолчание (reticence).
Новая коррекция парадигмы относится к 2006–2007 году, когда эрозия мировой финансовой системы «ставит ребром» вопрос о новых, немонетарных, механизмах глобального контроля. Проявления этого сдвига мы усматриваем:
а) на идеологическом уровне – в публичном порицании «золотого тельца» и остракизме инвесторов и производителей («жирных котов»), не затрагивающем избранный «постиндустриальный класс» (IT-корпорации, энтертейнмент, альтернативная энергетика, узкий круг банковских, ресурсных и земельных собственников);
б) на правовом уровне – в произвольном обозначении ряда стран «аномальными», дословно «сорными» (rogue states) с презумпцией злого умысла (атомный проект Ирана); в утверждении законов и указов, подвергающих санкциям политиков и чиновников «по списку» и расширенно толкующих термины «геноцид», «коррупция», «отмывание денег»;
в) на геополитическом уровне – в дальнейшем ограничении полномочий национальных правительств, концептуализированном