Предчувствие весны. Виктор НочкинЧитать онлайн книгу.
пусть и пообтесавшийся за время церковной карьеры, в душе остается все тем же грубым низкородным провинциалом, он так и не научился притворяться, как следует.
Глава Церкви вступил в императорскую опочивальню и сдвинулся в сторону, из-за его спины показался другой клирик, в простой одежке из грубой ткани. Смирение этого не было притворным, священник низкого ранга в самом деле робел в богатых палатах.
– Ваше императорское величество, – объявил архиепископ, – отец Когер, знаменитый проповедник, возвратился из странствия, и я немедленно велел ему явиться к ложу страждущего монарха. Полагаю, их следует оставить наедине, дабы сей клирик помолился в тишине об исцелении его императорского величества. Я не раз был свидетелем чудесам, свершенным молитвой святого мужа.
– Прошу прощения… – робко вставил Когер, – я никоим образом не могу поручиться, что слова его высокопреосвященства… чересчур благожелательного, ко мне, недостойному… окажутся…
Санелана подняла руку, и клирик испуганно умолк, подслеповато моргая – яркая полоса света, пробившегося между штор, легла на его лицо, но скромный священник не решался сделать лишнее движение, так и застыл в неловком поклоне.
– Пустое, святой отец, – сиплым со сна голосом произнесла Санелана. – Разумеется, никто не вправе требовать гарантий в таком вопросе. Я присоединяю свою просьбу к пожеланию его высокопреосвященства, помолитесь о здравии императора Алекиана. Мой несчастный супруг рассказывал мне, как на поле битвы при звуках вашего голоса свершились чудеса.
– По милости Пресветлого, – еще ниже склонился проповедник, – по милости Его.
Императрица поднялась, набросила на плечи шаль и двинулась к выходу.
– Оставляю вас наедине с Алекианом, святой отец, – молвила она на ходу, – и вверяю императора вашей молитве.
Архиепископ покинул спальню следом за ее величеством и осторожно прикрыл тяжелые створки. Оставшись наедине с бесчувственным телом, клирик испуганно огляделся. Спальню Санелана обставила с такой роскошью, что Когер, хотя и привыкший к богатствам столицы, растерялся. Повсюду шитье, сверкающие складки шелка, изящные блестящие безделушки. Все светится, сверкает, переливается под лучами солнца.
Клирик тяжело вздохнул, озираясь, потом осторожно приблизился к ложу больного, опустился на колени и, уткнувшись лбом в сложенные руки, завел молитву.
– Гилфинг, отче, светлый, трижды пресветлый…
Слова текли и текли, привычные, знакомые, говоренные тысячи раз – и, наконец, священник обрел душевный подъем, голос его окреп, он снова, как уже случалось не раз, ощутил, как нечто неосязаемое, непонятное стекается к нему, струится в сердце, разливается, согревает, переполняет все существо, брызжет между губ со словами молитвы:
– …Исцеления и доброго здравия императору великому, доброму отцу народа, верному сыну твоему…
– Где я? – отчетливо раздалось над ухом Когера.
Священник