Школа бизнеса в деревне Упекше. Леонид БежинЧитать онлайн книгу.
же сохрани. Они – настоящие.
– А ноты?
– С нотами подожди. До особого указания. Впрочем, одно указание ты уже получил от Мориса Равеля. Так следуй ему – учи программу. И начни непременно с вальсов – благородных и сентиментальных. Они ведь написаны для тебя. – Слишком хорошо знакомый мне незнакомец снова стал то сминаться, то разглаживаться, явно собираясь меня покинуть. – Ну, вот и все. Теперь прощай. Я тебе, кажется, все сказал.
– А шахматы? – выдохнул я напоследок.
– Сохрани. Поигрывай иногда. Ведь ты у нас Михаил Таль. Только если будешь снова летать, мертвую петлю не делай. Слишком рискованно, знаешь. Ни к чему.
После этих слов он стал удаляться, приподнялся над землей, повисел в воздухе и – воспарил.
Воспарил, как и я мечтал когда-то, но у меня никак не получалось воспарить даже мысленно, в воображении. Теперь же вот, похоже, получилось, хотя для полной уверенности надо было еще понять, я это все-таки или не я…
Последний день султана Омара
Я не могу назвать себя биографом Любови Омаровны Султановой, добрейшей, милейшей, даже в старости очаровательной. И при этом – ученого, признанного во всем мире (из тех, кого называют зубрами), лауреата многих премий, кавалера орденов, почетного доктора Оксфорда и т. д., совершившего ряд выдающихся открытий в области химии нуклеиновых кислот. Не могу, поскольку биографии на ходу, с кондачка не пишутся, требуют усидчивости, а не так, что – пяткой в землю, носком вверх и пошел кренделя выписывать. Кренделя что плясовые, что словесные…
Но как у ближайшего ученика, постоянно бывавшего в доме Султана Омара (так ее прозвали друзья и коллеги), у меня скопились кое-какие ценные бумаги или бумаженции, как сказала бы Любовь Омаровна, – ими, я надеюсь, воспользуются будущие биографы. Среди этих бумаженций есть один трогательный, интимного свойства документ, которым я особенно дорожу: подробное описание событий последнего дня жизни великого ученого, ее бесед с близкими, высказанных ею суждений. Оно-то, это описание, на мой взгляд, представляет наибольший интерес для будущих биографов, поскольку как друг дома я многое слышал и пользовался источниками, недоступными другим. Рискуя показаться назойливым, я пытливо расспрашивал родных и друзей Любови Омаровны, что же было в тот роковой день, просил их припомнить все до мелочей (самого меня, к величайшему сожалению, тогда не было, да и никто не мог предвидеть, что день окажется последним).
Сразу хочу оговорить, что ничего особого она не изрекла – напрасно было бы ждать от Любови Омаровны откровений, исповедей или чеканных афоризмов. Напротив, мои записки, может быть, примечательны именно тем, что позволяют при всей ее необычности увидеть в ней обычного человека со всеми его слабостями и недостатками, проказливостью и озорством. Ошибаются те, кто считает, что отсвет величия должен лежать и на кончине великого человека, что он не может сойти в могилу как простой смертный.
Нет, господа, позволю себе с вами не согласиться. Пресловутый отсвет – это скорее дань дурно понятой мифологии или беллетристике, ненавистной Любови Омаровне в том случае, если ее вкрапления