Другая материя. Алла ГорбуноваЧитать онлайн книгу.
«Горб вырастет, – говорила бабушка, – будут тебя дразнить: Горбунова – горбатая!»
Потом бабушка отвела меня в детскую поликлинику на занятия лечебной физкультурой, на массаж и в бассейн. Массаж делала врач по лечебной физкультуре Валентина Николаевна. Я расположилась к ней и во время сеансов массажа рассказывала о своей жизни и своих мыслях. Не помню, чего уж я там такого нарассказывала, но после курса массажа Валентина Николаевна сказала бабушке, что меня нужно показать психиатру. Это было мне уроком, что взрослым нельзя доверять, какими бы милыми и добрыми они ни казались.
Однажды мы пришли в бассейн, а нас не пустили, сказали, что бассейн закрыт, потому что туда кто-то накакал. Я очень веселилась, а бабушка ругалась.
Прозум и несостоявшиеся женихи
В дошкольном возрасте меня одно время водили в «Прозум» – что-то вроде частного детского сада или центра раннего развития. Там надо было проводить несколько часов вечером. Однажды мальчик Вова в «Прозуме» ударил меня в солнечное сплетение. А потом я заболела и считала, что это он виноват. Я лежала в кровати и ныла, а мама решила меня утешить и сказала: «Когда ты вырастешь, мальчик Вова захочет на тебе жениться, а ты ему откажешь!» – «Мама, мама, расскажи, как это будет!» – воодушевилась я. «Он будет ждать тебя у дома с цветами, а ты скажешь ему: “Вова, я не люблю тебя и не пойду за тебя замуж!”» – «Я скажу ему: “Помнишь, как ты меня ударил в солнечное сплетение? Я никогда-никогда-никогда не пойду за тебя замуж!”» – мстительно ликовала я. Вполне вероятно, что мальчик Вова ударил меня случайно, а может, и вовсе не бил, а я это себе вообразила.
В «Прозуме» был ещё мальчик Артур. Он был очень маленького роста, а я, наоборот, была очень большая для своего возраста, но Артур в меня горячо влюбился. Он, такой маленький, поднимал меня на руки и кружил и говорил: «Не бойся, я тебя от великанов спасу!» Я совсем не боялась великанов, да и сама была по сравнению с ним великаном, но мне всё равно было очень приятно, но и немножко смешно, что он такой маленький, а хочет спасти меня от великанов. Годы спустя великаны нашли меня, а мой маленький рыцарь, наверное, меня давно уже забыл. А я помню его с нежностью и печалью.
Под руку с дедушкой
Дедушка всегда ходил на работу в НИИ с чёрным плоским портфелем. Как-то раз я уговорила его взять меня с собой. Мы поехали с ним туда, за метро «Московская», в НИИ промышленной и морской медицины, где мой дедушка, физик-ядерщик, работал научным сотрудником. Но я почему-то ничего не запомнила про эту поездку, хотя долго её ждала и мечтала о ней.
Как-то раз на даче, уже подростком, я отпросилась до какого-то часа и пошла к подружке. Когда я вышла от неё, чтобы пойти обратно домой, я увидела, что меня на аллее поджидает дедушка, хотя я ещё не опаздывала. Я страшно разозлилась, потому что подумала, что он меня контролирует и не доверяет одной вернуться домой. Я яростно зашипела на него, а дедушка взял меня под руку и сказал: «Я просто хотел пройти по аллее вместе с такой красивой девушкой, которой я горжусь». Я перестала сердиться, и мы под руку пошли домой.
В другой раз мы шли с дедушкой на сельский рынок. Все встречные прохожие улыбались, глядя на меня, и оборачивались нам вслед, мальчишки свистели. Дедушка не понимал, в чём дело. Потом он внимательно посмотрел на меня и увидел, что у меня кольцо в носу, как у свиньи.
О милосердии божьем
Однажды, когда я была совсем маленькая, дедушка приехал на дачу и рассказал, как на него чуть не напали. Он поехал на Галерную улицу, где раньше жила моя семья, и зашёл в их старый дом, а там в подъезде сидели какие-то нехорошие ребята, они угрожающе обступили его, а потом их главный пристально посмотрел ему в глаза и сказал остальным: «Отпустите папашу». Я почувствовала возмущение и страх, что какие-то нехорошие люди могли навредить моему дедушке. Мне казалось, что сама мысль о том, чтобы навредить лучшему из людей – моему дедушке, – это святотатство. Но я вдруг поняла, что мир устроен так, что тех, кого ты любишь, самых лучших, самых добрых, самых дорогих, могут просто так без всяких причин убить на улице. А милосердие Бога – это когда главный бандюган смотрит тебе в глаза и говорит: ладно, иди, живи пока.
За колонной
Когда мне было двенадцать лет, мне впервые посвятили стихи. Произошло это так: у мамы в то время был бойфренд из Америки по имени Боб, и мы втроём гуляли по Невскому. Около Гостиного двора тусовались уличные художники и зазывали прохожих, чтобы сделать с них портреты. Боб предложил нам с мамой, чтобы нас нарисовали. Маму сразу обступила куча художников, а меня стали рисовать только двое. «Почему меня рисуют только двое, а маму – целая толпа?» – спросила я у художника, который, взяв мольберт и складной стульчик, тоже пытался протиснуться к моей маме. «Она красивее», – объяснил он мне.
Художники рисовали с меня что-то в стиле Гойи. Я сидела с печальным томным видом, но Боб сказал мне: «Улыбайся!» – «Не хочу, – ответила я, – почему я должна улыбаться? Это вы, американцы, всё время улыбаетесь, а мы, русские, – не такие». – «Потому что я плачу́! – сказал Боб. – I pay!» После столь неопровержимого аргумента, укрепившего