Закат христианства и торжество Христа. Игорь ГаринЧитать онлайн книгу.
что существует сокровенная реальность, которая открывается нам как высшая красота, знать и ощущать это – вот ядро истинной религиозности.
Я утверждаю, что космическое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин научного исследования… В наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди. Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, – это ощущение таинственности. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым.
Наши моральные взгляды, чувство прекрасного и религиозные инстинкты помогают нашей мыслительной способности прийти к ее наивысшим достижениям.
В книге об Альберте Эйнштейне[23] я собрал большую коллекцию высказываний творца теории относительности о религии и Боге, полностью разрушающих сложившуюся концепцию о его атеизме или пантеизме. Здесь нет надобности повторяться, потому что Эйнштейн на собственном опыте прекрасно знал, что такое религиозное чувство в самом традиционном смысле. Скажем, еще в детстве, к удивлению своих нерелигиозных родителей, он стал настолько глубоко верующим, что упрекал папу с мамой за отступления от кошерной диеты. А даже когда «религиозный рай» детства трансформировался, по его собственному выражению, в «фанатическое свободомыслие», он продолжал постоянно углублять свои представления о религиозном чувстве (или инстинкте) и о соучастии столь «ненаучных» сил в жизни науки.
Я бы усилил мысль: рассуждения Эйнштейна о религиозном чувстве поражают многообразием и глубиной. Эйнштейн в равной мере иронизировал как о «профессиональных атеистах», так и о теистах-профессионалах – «попах, которые могут нажить капитал» на его высказываниях. А вот истоки собственного религиозного чувства он видел «во многих псалмах Давида и в некоторых книгах библейских пророков», вдохновенно заявляя, что верит в Бога, который «являет себя в гармонии всего сущего», но не «занимается поступками и судьбами людей». И там, где это чувство отсутствует, наука вырождается в «бескрылый эмпиризм». Собственное религиозное чувство он описал не как естествоиспытатель, а как настоящий поэт: «Смиренное изумление порядком, открывающимся нашему слабому разуму в доступной части реальности». Познаваемость мира Эйнштейн считал «чудом, которое лишь усиливается по мере расширения наших знаний».
Он не заявлял пафосно, что за этим чудом видит Творца, создавшего мир ради человека, но фактически именно это выражал шутливо, говоря: «Господь изощрен, но не злонамерен» или «Больше всего мне хочется знать, как Бог создавал этот мир, что Он думал при этом и мог ли Он создать мир иным».
Говоря о религиозном инстинкте, Эйнштейн неоднократно связывал его с интуицией, эмоциональным или сердечным настроем, художественным видением, духовной теплотой, высшим смыслом бытия. «Инстинкт» этот не врожденный, а обретенный в процессе приобщения к культуре, основанной на глубоком мировосприятии всей целостности бытия.
Вот