Так было. Размышления о минувшем. Анастас МикоянЧитать онлайн книгу.
Тогда он взял с нас подписку, что мы трое большевики, а Коваль и Чураев никакого отношения к партии большевиков не имеют.
После Фаталибекова нас передали на допрос к его помощнику Бачурину, царскому полковнику. Он никак не мог понять, что такое рабочая конференция, Президиум конференции, рабочий клуб, стачком, безбожно путал все эти понятия, но допросил каждого из нас подробно и без грубостей.
Наконец часам к двум ночи вся эта канитель закончилась. Бачурин созвонился со штабом английского военного командования и, запросив, как дальше поступить со мной и Ковалем, находившимися в непосредственном распоряжении английского военного командования, получил распоряжение направить всех в тюрьму.
Часа в три-четыре ночи нас повели в центральную тюрьму и посадили всех в одну камеру на пятом этаже. Это был корпус для смертников и вечных каторжников. Камеры здесь были с толстыми стальными дверьми, с маленькими отверстиями для глаза – волчками. На требование дать кровати нам ответили отказом. Расположились на цементном полу, но спали как убитые.
На следующий день в камеру пришел вице-губернатор. Мы снова потребовали кровати. Я в шутку сказал тогда вице-губернатору, что лучшее оборудование тюрьмы необходимо в его личных интересах, ибо, почем знать, может быть, вместо нас сюда сядет впоследствии он сам. Не знаю, подействовал ли именно этот аргумент, или просто он оказался разумным человеком, но, во всяком случае, кровати нам предоставили.
Вскоре к нам стали поступать через уголовных заключенных записки от товарищей, арестованных за активное участие в забастовке: в этой тюрьме их сидело уже около 200 человек. В тот же день нас перевели к товарищам на второй этаж. Условия здесь были несравненно лучше: арестованные свободно общались друг с другом и гуляли по коридору. Некоторое время спустя вместе с продуктами мы получили с воли письмо от товарищей и листовку, выпущенную новым стачкомом – он приступил к работе уже через час после нашего ареста.
Большей радости мы себе тогда не могли представить.
Бакинский комитет партии при участии Филиппа Махарадзе после долгих споров решил снять основные требования забастовки, поставив, однако, обязательным условием немедленное освобождение всех арестованных и прекращение репрессий. На это было получено согласие азербайджанского правительства.
Я все время думал: на основании каких фактических данных мне предъявлено обвинение в подготовке вооруженного восстания?
К слову надо сказать, такое же обвинение Ковалю было полнейшим недоразумением. Коваль никогда не был коммунистом, занимаясь узкопрофсоюзными делами. Видимо, его спутали с Ковалевым, который действительно входил вместе со мной и некоторыми другими в военную комиссию Бакинского комитета партии. Какие же у англичан есть улики против меня?
Потом я вспомнил: за несколько дней до забастовки в наш рабочий клуб зашли трое рабочих и сообщили мне в присутствии Ковалева, что в порту