Сибирские перекрестки. Валерий ТуриновЧитать онлайн книгу.
за голову, прижалась к нему, всхлипнула по-детски, доверчиво…
Потапку бросило в жар. Он вскочил, и они оба, словно пьяные, прижались друг к другу. Затем Потапка легко подхватил ее на руки, прижал к себе и, ничего не видя вокруг, пошел из стана в сторону ручья. Подойдя к ручью, он побрел по воде с Бэлой на руках, вышел на другую сторону ручья, опустил ее на землю, и они, обнявшись, скрылись в тайге…
– С ума сошли! – вырвалось у Леонида Григорьевича.
Он привстал из-за стола и застыл в такой позе с широко открытым ртом и ложкой в руках, похожий на сердитого батьку.
Повариха же всхлипнула, растянула гримасой рот, губы у нее задрожали, рот растянулся гримасой… И она, всхлипнув, выдавила:
– Счастливые!..
– Сумасшедшие! – повторил Леонид Григорьевич и, плюхнувшись назад на лавку, вытер ладонью лоб. – Не партия, а черт знает что! – вырвалось непроизвольно у него, он хотел добавить еще что-то или выругаться, но вместо этого махнул рукой, затем громко от души рассмеялся.
Под тентом у стола стояли Леонид Григорьевич и Сергей и обсуждали следующие маршруты по сечению рудного тела с захватом всего ареала.
Позади них сидел на складном стульчике Митька с ложкой в руках и с тоскливой миной жевал холодные засохшие макароны. В глазах у него застыла скука. На тайгу он не смотрел. Вид сопок, на которые он порой глядел из этого глубокого лога, в котором они стояли лагерем, вызывал у него желание напиться. Но пить было нечего. Последние глотки чемергеса[8] булькнули у него в горле еще вчера вечером, не принеся ему пьяного забытья. Он скрипнул зубами от тупой боли в голове и где-то внутри, подбирающейся снизу под ребра к сердцу. С отвращением глянул он на макароны, куском теста прилипшие к стенкам миски, пихнул было ложку с макаронами в рот, но они не пошли, и его чуть не вырвало. Он с отвращением вывалил макароны из миски тут же на землю, зло выругался: «Ты что готовишь-то, Катька!»… Сверкнул белками черных глаз на повариху.
Та смутилась, испуганно заморгала, глядя на него.
Леонид Григорьевич и Сергей, замолчав, обернулись в их сторону.
Почувствовав, что все глядят на него, Митька ухмыльнулся и, широко размахнувшись, швырнул миску в кусты. Встав из-за стола, он откинул ногой стульчик и молча поплелся, театрально, как на сцене, к своей палатке.
К вечеру, проспавшись, Митька собрался на рыбалку. Натянув резиновые сапоги, он надел энцефалитку, нахлобучил на рано полысевшую от беспрерывных пьянок голову летнюю белую кепку с пластмассовым козырьком, загнувшимся винтом, от этого стал похож на дряхлого дачного старичка, которого родные оставили напоследок его дней сторожевой собакой охранять их полусгнившее хозяйское добро. Из-под козырька торчал длинный острый носик, блестели белками мутно-черные глаза.
– Леонид Григорьевич! – подошел он к палатке начальника. – Я на рыбалку, за рыбкой! Вы не возражаете?
Последнее, «не возражаете», Митька произнес таким тоном, что начальнику стало ясно – возражай, не возражай, тот все равно сделает по-своему, уедет
Чемергес (