Захватывающие деяния искрометного гения. Дэйв ЭггерсЧитать онлайн книгу.
из остатков еды. Мы не выбрасываем недоеденное, оставляем тарелки с остатками в раковине, и когда я наконец приступаю к мытью посуды, мне приходится сначала смывать муравьев – этих крошечных черных муравьев – с тарелок и приборов. После чего мы опрыскиваем «Рейдом» муравьиную колонну, тянущуюся от раковины, через столешницу, по стене и уходящую под пол; когда приходят гости, мы, конечно, аэрозоль прячем – ведь это Беркли.
Кое-что нас мотивирует. Однажды к Тофу пришел его приятель Люк, которому уже исполнилось одиннадцать; едва войдя в дом, он сказал: «О господи, и как только вы тут живете?» Целую неделю после того мы драили весь дом, составили перечень всего, что требует починки, купили все необходимое. Но вскоре вдохновение испарилось, и мы вернулись к привычному образу жизни, бросая и оставляя все где попало. Если мы бросаем что-то в мусорную корзину и промахиваемся, предмет, а чаще всего это какой-нибудь недоеденный фрукт, остается лежать там, где приземлился, пока несколько недель спустя кто-нибудь – Бет или Кирстен – разыграв целое представление, не подберут и не выбросят его. Они беспокоятся о нас. Я беспокоюсь о нас. Меня беспокоит, что в любую минуту кто-нибудь – офицеры полиции, сотрудники органов опеки детей, инспектор медицинской службы, да кто угодно – ворвется в дом и арестует меня или примется высмеивать, называть дурными словами, а после заберет Тофа, поместит в дом, который содержится в чистоте, где вещи стирают как полагается и часто, где кто-то из родителей – или даже оба – умеют готовить и готовят регулярно, где не принято носиться по дому, тыкая друг друга палками, подобранными на заднем дворе.
Беготня и драки на палках – это, пожалуй, единственное, что интересует нас обоих в ущерб всему остальному. Каждый день мы проживаем вслепую, теряясь в вопросах, которые должны бы были уметь решать: как прочистить унитаз, как варить кукурузу, номер карточки социального страхования, дату рождения отца. Так что день, когда Тоф оказывается в школе, а я иду на работу и вовремя возвращаюсь домой, день, когда мы готовим ужин и садимся за стол до девяти вечера, а Тоф ложится спать до одиннадцати и у него нет под глазами синих кругов, что были весь прошлый год (откуда они взялись, мы так и не поняли), – каждый такой день кажется каким-то чудом, словно нам удалось выскочить из горящей машины или заставить статую Свободы исчезнуть.
К середине осени мы составили нечто вроде расписания. Рано утром, вскоре после того, как я ложусь спать – скажем, в три, или в четыре, или в половине пятого утра, – Тоф просыпается, тратит десять минут на душ, десять – на одевание, полчаса на то, чтобы приготовить и съесть завтрак и доделать уроки, дальше по меньшей мере три с половиной – четыре часа на мультики. В восемь сорок пять он будит меня. В восемь пятьдесят снова будит. В восемь пятьдесят пять будит в третий раз, и с криками, что он опаздывает, я везу его в школу. Я паркую нашу маленькую машину рядом со школой, на той стороне, где – как мне сообщили уже в четырех листовках и одном личном уведомлении, – посадка и высадка детей запрещена. После чего извлекаю из его