Кошачьи проделки (сборник). Дорин ТовиЧитать онлайн книгу.
я спросила, почему же он хромал, если не свалился с крыши, мистер Харлер ответил: «Вы бы тоже хромали, если бы у вас болели ноги», и назвал его бедным мужичком.
Он дал ему ауреомицин. После этого, с болью в сердце размышляя над тем, как на него, больного, напал кот, которого мы приютили, от которого, вероятно, он и подхватил инфекцию в драке, мы смотрели, как Соломон вяло и безразлично ковыляет за коттедж, в высокую траву.
«Дайте ему немного отдохнуть», – сказал ветеринар, сделав инъекцию. Так мы и поступили – нарочно оставшись работать в саду, чтобы его оберегать, и зорко высматривая Робертсона. При этом совершенно не обращая внимания на палящее солнце, разве что радуясь, как тепло пойдет нашему коту на пользу. Через час, отправившись посмотреть, как там наш Соломон, я обнаружила, что он получил тепловой удар.
Это было вполне очевидно. У него болели лапы, инъекция лекарства вызвала у него сонливость, сила солнца усугубила эффект. Соломон сделался слишком оцепенелым, чтобы пошевелиться, даже если бы и захотел. Так просто, что мы даже об этом не подумали.
Испытывая душевную боль, я подхватила его, безжизненного: голова свешивалась мне на руку, изо рта тоненькой струйкой текла слюна – и бросилась с ним к Чарльзу. Мы уложили его к себе на кровать, самое холодное место, которое можно было придумать, и задернули занавески. Столько картин пронеслось у меня в голове, пока мы наблюдали за ним и ждали. Соломон – котенок, бегающий взад и вперед по этой самой кровати. Соломон на прогулке с нами, восторженно носящийся на своих длинных черных лапах, пытаясь нас поймать, когда от него убегаешь. Соломон, такой нервный, при всей своей напускной браваде; приходящий ко мне, будучи испуганным; заглядывающий в глаза за поддержкой и утешением, когда находился в руках ветеринара; доверяющий мне каждым дюймом своего маленького светло-коричневого с подпалинами тельца, – и вот я его подвела.
Однако недаром он был нашим маленьким черномордым клоуном. В то самое время, как я проглотила слезы, – Соломон боялся слез, он всегда прятался под стол, случись мне заплакать, – в комнату вошла Шеба. Залезла прямо на кровать. Со знанием дела обнюхала Соломона. Проинформировала нас своим надтреснутым сопрано, что с ним ничего особенного, и уселась, беззаботно умываясь, на окно, за занавесками.
Она была права. Полчаса спустя он уже сидел и пил кроличий бульон. Позже отведал и самого кролика. Через два дня – настолько быстро действовал ауреомицин – он пришел в норму. Ел, как конь. Бегал всякий раз, как ему приходило в голову, в паддок задираться с Робертсоном (правда, я ходила за ним по пятам и уносила обратно, прежде чем он получал такую возможность). Робертсон, чуя его унижение, оставался все время с Аннабель. Чтобы отвлечь Соломона от Робертсона, мы брали их с Шебой на прогулку. Именно так появилась идея купить пианино.
Однажды вечером мы повели их через холмы. Чарльз нес Шебу, которая в противном случае имела склонность говорить, что у нее болят лапы, и поворачивать обратно с полпути.