Джихадизм: назад к жертвоприношениям. Жакоб РогозинскийЧитать онлайн книгу.
вырос диспозитив террора, поставивший себе целью уничтожение Запада. Просто так это случиться не могло. Очевидно, что диспозитив террора не чужд исламу – он объясняет себя через него, заимствует его язык и содержание. Джихадизм всецело принадлежит исламу, хотя и не составляет его подлинную суть. Такова одна из его сторон – определенно малопривлекательная – наряду с прекрасной духовностью суфиев и рационализмом Аверроэса. Но, как мы увидим в дальнейшем, это отнюдь не значит, что она столь же легитимна, как другие течения в исламе.
Многие по-прежнему отказываются признавать какую-либо связь джихадизма и ислама. То есть на антимусульманскую позицию находится ответная, не менее распространенная. С каждым новым нападением, с каждым новым преступлением джихадизма ее приверженцы все глубже убеждаются, что у него «нет ничего общего с исламом». И можно понять, когда это мусульмане, искренне осуждающие террор: в них говорит желание отстраниться и отвергнуть то, что представляется жуткой карикатурой на их религию4. Но когда такую позицию продвигают ответственные политики или интеллектуалы, этого понять нельзя. Тогда она не выражает ничего, кроме отрицания, настойчивого отказа узнать или хотя бы назвать своего врага по имени.
Подобное отрицание опирается на странный, выдуманный западными экспертами и для Запада термин «исламизм». Крохотный «-изм» будто бы позволяет отделить зерна от плевел и развести ислам, религию «мира и терпимости», и этот жуткий исламизм, повинный во всех наших бедах. Увы, в мусульманском мире такое разграничение едва ли применимо – в первую очередь по той причине, что арабский язык не отличает «исламистского» от общепринятого «исламского». Само понятие «исламизм» – попросту жупел, избавляющий нас от необходимости искать связь между джихадизмом и мусульманской религией. Поэтому для обозначения тех мусульман, которые претендуют на возвращение к основам ислама, я предпочитаю термин «исламский фундаментализм». Это выражение отсылает к самым разным его течениям от ваххабизма в Саудовской Аравии и «Братьев-мусульман»5 до наиболее фанатичных джихадистов и различных направлений салафизма. По крайней мере, оно не отрицает их общую принадлежность к исламу: так же как индуистский фундаментализм остается внутри индуизма, мусульманский не перестает быть частью ислама. Почему нам так сложно это признать?
На следующий день после нападения в январе 2015-го6 наш президент торжественно объявил, что нужно «избегать обобщений» и что эти акты «не имеют ничего общего с мусульманской религией». Несколько месяцев спустя Ален Бадью, пытаясь «осмыслить убийства 13 ноября»7, также заявил, что «было бы неразумно сваливать всю ответственность на ислам». В своей книге «Наша боль уходит глубже»8 он называет убийц обычными бандитами-неудачниками, одержимыми «западными желаниями» – «красивой жизнью», «красивыми тачками, бабками, девицами».
Некоторые исследователи используют термин «объектификация» для описания этих процессов. По мнению авторитетных исламоведов Дейла Эйкельмана и Джеймса Пискатори, в процессе объектификации у большого числа верующих на первый план выходят следующие вопросы: «Какова моя религия?», «Почему это важно в моей жизни?» и «Как мои убеждения направляют мое поведение?». Подобные тенденции могут быть обнаружены и в других религиозных традициях, однако именно для понимания процесса формирования мусульманской идентичности особую роль в современных условиях играет не только духовный поиск, но и политическая сфера (
Организация запрещена в РФ. –
Речь также идет о нападении на редакцию Charlie Hebdo. –
Печально известная серия терактов в Париже и его пригороде 13 ноября 2015 года, которая привела к наибольшему числу жертв во Франции со времен Второй мировой войны
См.: