Белая вода. Юрий КозловЧитать онлайн книгу.
Какие-то эти буквы пытались воспроизвести слова, но Объёмов не мог ухватить их пульсирующий смысл. Это его огорчало, потому что он понимал, что упускает нечто важное. Сосредоточившись, он не столько прочитал, сколько угадал, но, может, и додумал два блошиных тезиса: «Необходима моральная чистка национального организма» и «Космополитическая созерцательность должна исчезнуть». Бред, вздохнул (во сне) Объёмов, моральная чистка ещё туда-сюда, но космополитическая созерцательность – основа любого художественного творчества, как она может исчезнуть? Потом до него дошло, что это не ветер колеблет ленты занавеса, а… ревёт сирена.
Писатель Василий Объёмов открыл глаза. В гостиничном окне вибрировала ночная радуга мигалок милицейских (каких же ещё?) машин, несущихся по улице. Началось, успел подумать Объёмов, проваливаясь в стремительно истаивающий полусон перед окончательным пробуждением.
Полусон зачем-то вернул его на конференцию. Объёмов обнаружил себя стоящим на трибуне перед угрюмым и недобрым, длинным, как вытянутое к горизонту поле, залом. В зале сидели уже не писатели, а другие люди с расплывающимися, как блины на сковородке, лицами. Определить их национальную и профессиональную принадлежность не представлялось возможным. Это были люди вообще, если угодно, человеческий материал, из которого кто-то что-то всегда хотел сшить, руководствуясь собственными мыслями о качестве материала и моде. Объёмов мучительно старался зацепиться хоть за чей-нибудь заинтересованный взгляд, но встречные взгляды ускользали от него, как если бы глаза людей в бесконечном зале были на коньках или роликах. На трибуне перед Объёмовым лежал блокнот, который он судорожно перелистывал, пытаясь отыскать тезисы. Иногда на писателя Василия Объёмова во время публичных мероприятий накатывал необъяснимый ступор, и он не мог слова ступить без заранее подготовленных тезисов. Удивительно пусто было и сейчас в его голове. Одна только глумливая фраза прыгала в ней, как (опять!) блоха: «Вас, ребята, весеннее волшебство точно не обрадует, потому что оно по вашу душу!» Неведомый портной как будто кроил (шил!) из его сновидений тревожный водевиль с элементами футурологического триллера. В последнее время этот странный литературный жанр вошёл в моду. Даже во сне, огорчился Объёмов, я бегу за модой, хотя точно знаю, что не догоню. Поздно. А ребята бегут от весеннего волшебства, но не знают, что от него убежать невозможно. Догонит.
Изначальное недоверие к сонным (он пока и сам не знал, какие они, но догадывался!) тезисам Объёмова, как стекловидное тело, мумифицировало зал, и Объёмов ясно осознавал, что отчуждение между ним и залом непроницаемо и непреодолимо. Его слова опережающе превращались в тот самый бисер, каким (вместе с добрыми намерениями) вымощена дорога известно куда. Да как же они пустили меня на трибуну, искренне недоумевал Объёмов. Он уже знал, как начнёт выступление. С цитаты из Горького: «Великая заслуга перед жизнью и людьми – сохранить в душе истинно человеческое в дни, когда торжествует обезумевшая свинья».
…А потом он вдруг увидел себя на скамейке у своего деревенского дома в Псковской области. Он сидел, умиротворенно