Музей Невинности. Орхан ПамукЧитать онлайн книгу.
я обязательно приду к вам в гости с твоей сережкой. Даю слово. Но давай не будем никому говорить о занятиях математикой.
– Почему?
– Ты очень красивая. Все сразу поймут, что мы – любовники.
– Значит, в Турции парень с девушкой не могут быть долго вдвоем в одной комнате, как в Европе, чтобы не заняться любовью?
– Могут, конечно… Но так как мы в Турции, все решат, что парень с девушкой занимались не математикой, а кое-чем другим. Да они и сами начнут думать об этом, потому что знают: о них все именно так и подумают. Девушка попросит, например, оставить дверь открытой, чтобы никто потом не сказал ничего про ее честь. А парень решит, что девушка, согласившаяся долго пробыть с ним в одной комнате, завлекает его, но, если он с ней ничего не сделает, пойдут нехорошие разговоры про его мужскую силу, – вот он и начнет приставать к девушке уже только поэтому. Скоро мысли обоих будут основательно замараны тем, что думают об их пребывании в комнате другие, и им захочется пойти дальше. А если между ними ничего не произойдет, они все равно начнут испытывать чувство вины, так как почувствуют, что не могут спокойно находиться в одной комнате вдвоем.
Наступила тишина. Наши головы лежали рядом на одной подушке, мы смотрели на отверстие для трубы в стене, на карниз, занавеску на нем, на растрескавшуюся и отколовшуюся краску и пыль на стенах и в углах под потолком. Много лет спустя я воссоздал эту картину во всех подробностях, чтобы посетители моего музея услышали ту тишину.
21. История отца: жемчужные сережки
Однажды в начале июня отец сказал: «Давай как-нибудь пообедаем вдвоем, хочу дать тебе несколько советов перед обручением». За девять дней до помолвки, солнечным днем, в четверг, мы поехали с ним обедать в Эмирган, в ресторан Абдуллаха-эфенди. Еще в тот момент я понял, что никогда не забуду наш с ним долгий разговор. Пока мы ехали в ресторан на «шевроле» 56-й модели, за рулем которого, как всегда, был верный Четин-эфенди, работавший у нас еще со времен моего детства, я слушал отцовские наставления на все случаи жизни (например, друзей по работе не следует считать друзьями в жизни). Слушать их мне было приятно, потому что они казались частью предсвадебного ритуала. Одновременно я любовался из окна автомобиля морскими видами, старыми пароходами «Городских пассажирских линий» – сильное течение Босфора относило их в сторону, – древними темными садами деревянных османских особняков, от которых даже на жаре веяло прохладой. Однако отец, вместо того чтобы, как в детстве, приняться читать мне нотации, предостерегая от лени, неумеренности и мечтательности, и напоминать о долге и обязанностях, сейчас, когда в открытое окно машины задувал ветерок, напоенный морскими и древесными ароматами, вдруг сказал мне, что жизнь коротка. Я потому и поместил в музее гипсовый бюст отца, выполненный профессором Академии изящных искусств, скульптором Сомташем Ионтунчем (поговаривали, что фамилию ему придумал сам Ататюрк), которому отец позировал по рекомендации одного приятеля десять лет назад, когда наша семья внезапно быстро разбогатела