Другая Россия. Исследования по истории русской эмиграции. Олег БудницкийЧитать онлайн книгу.
слова и своей всесторонней эрудицией, но и особым национальным шармом, своей кровной русскостью»40.
Блестящий судебный оратор совсем не обязательно будет столь же хорош на парламентской трибуне; наиболее яркий пример – Ф. Н. Плевако, который, будучи депутатом Думы, ничем себя в ней не проявил. Думские выступления Маклакова позволили ему претендовать на неофициальный титул лучшего оратора России. Алданов, специально ходивший слушать думских златоустов, выделял троих – Ф. И. Родичева, П. А. Столыпина (правда, о Столыпине, по его собственному признанию, Алданов судил с чужих слов) и Маклакова. Последнему он все же отдавал предпочтение. Разумеется, надо делать скидку на «слабость» романиста по отношению к своему другу. Но подобных свидетельств можно привести десятки.
Алданов, уведомляя Маклакова, что не сможет выступить на вечере в Париже в честь 150-летия со дня рождения А. С. Пушкина, писал: «Конечно, главную речь должны сказать Вы, и никто лучше Вас этого не сделает. Вот теперь я в „Возрождении“ прочел статью Струве41. Он пишет, что в России было в 20-м веке три больших оратора: Вы, Родичев и Столыпин. Столыпина я никогда не слыхал (только видел его), но Родичева слышал не раз, и по-моему его и сравнивать с Вами невозможно. По содержанию его речи были просто неинтересны и состояли из общих мест. А на одном темпераменте выезжать нельзя. Конечно, Вы – лучший русский оратор из всех, кого я слышал. С Вами и вообще на одном вечере выступать никому не выгодно»42.
В ответном письме Маклаков вступился за своего товарища по партии, а заодно высказался о своем понимании смысла ораторского мастерства: «Вы не в первый раз меня хвалите, как оратора, но я вам скажу совершенно искренно: моя репутация очень преувеличена. А Вы, по-моему, недооцениваете Родичева. Он мог быть и бывал очень слаб. Но зато мог подыматься на такую высоту, которой редко кто достигал. Самые мои сильные впечатления из-за слов бывали от него. Обращение к полякам на первом адвокатском съезде в Петербурге я не забуду. Ничего подобного я бы сделать не мог. И кроме того, я не люблю выступать для . И на суде и в Думе мы говорим для определенных людей, которых стараемся склонить к определенному решению. В смысл речи. Публика в этих случаях только мешает, и потому я любил „закрытые двери“, как это ни странно»43.
Первая же значительная речь Маклакова во 2-й Думе – о военно-полевых судах – произвела сильное впечатление на людей разных политических лагерей и разных убеждений. По словам Г. В. Адамовича, П. Н. Милюков назвал ее «образцовой»: «Комплимент как будто бы сдержанный, но при его отталкивании от всякой фразеологии многозначительный». Столыпин признался с думской трибуны, что ему трудно возражать Маклакову. Тот же Адамович писал, что Маклаков после этой речи «как Байрон после появления первой песни „Чайльд-Гарольда“, на следующее утро проснулся знаменитостью»44.
Британский
Имеется в виду глава из воспоминаний П. Б. Струве «Ф. И. Родичев и мои встречи с ним» (Возрождение. 1949. Тетрадь первая. Январь. С. 27–46). Струве писал: «Родичев был в новой России одним из трех больших ораторов. Двое других были В. А. Маклаков и П. А. Столыпин» (с. 42). Сравнивая Родичева и Маклакова, Струве писал, что Родичев адвокатской практикой занимался мало, «в отличие от В. А. Маклакова, развившего свой большой ораторский дар на большой адвокатской практике, уголовной и гражданской… Парламентский оратор должен всего больше стремиться к тому, чтобы импонировать своим противникам или внушать этим противникам почтение и к защищаемому им делу, и к нему самому, оратору, – этот дар, это умение было в высокой степени присуще В. А. Маклакову и составляло его силу. Родичев не умел или не хотел обезоруживать и покорять противников; скорее он им бросал вызовы или даже и прямо раздражал» (с. 43).
Алданов М. А. – Маклакову В. А. 17 февраля 1949 // «Права человека и империи». С. 262.
Маклаков В. А. – Алданову М. А. 17 февраля [1949] // Там же.