Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия. Максим КанторЧитать онлайн книгу.
в Чехословакию; «оттепель» закончилась 68-м годом. Поворот к Западу сегодняшний завершился вторжением в Украину; «перестройка» закончилась 14-м годом нового века.
Данная цикличность заставляет по-новому взглянуть на хрестоматийный чаадаевский постулат (в России не было истории – главный факт русской истории есть факт географический) – и на пушкинский ответ на чаадаевскую инвективу.
Петр Чаадаев именно утверждал, что Россия – не Европа, страна выпала из исторического процесса христианских государств, и бытие России является «уроком другим народам» (имеются в виду народы христианского круга, разумеется). Пушкин возразил философу сославшись на неповторимую летопись Киевской Руси; Олег и Ольга – разве это не история?
Важно в диалоге то, что Пушкин и Чаадаев говорили о принципиально разных вещах; в силу этого спор их не состоялся – ответа Чаадаева не последовало. Да и на что здесь можно было бы ответить?
Ну да, Ольга и Олег были, и Киевская Русь была, но при чем же здесь собственно история? Чаадаев рассуждал в терминах немецкой философии – под историей он понимал восхождение социума к свободе духа, преодоление природной зависимости нравственным и общественным законом. Чаадаев имел в виду цивилизационное развитие страны, а поэт Пушкин, возражая ему, говорил о преданиях старины глубокой, о фактографии, о социокультурной эволюции. Разумеется, в преданиях и сказаниях также содержится некий нравственный урок, но не пережитый и не осмысленный, данный нам на уровне опыта – но не нравственного сознания общества.
Когда Чаадаев вопрошает (это один из его наиболее радикальных афоризмов): «Может ли быть больше одной цивилизации?» – он, разумеется, не имеет в виду особенности культурного развития страны, которые у всякого социума отличны.
Британская культура не похожа на культуру Испании – разные этносы имели различную социокультурную эволюцию; искусство Англии разительно отлично от испанского искусства; обычаи и кухня, жилища и одежда – все это различается. Но вот нравственный закон, различение добра и зла, лежащее в основе бытия, объединяет различные социумы стран христианского круга.
Именно это состояние развитого общества, то есть, осмысление природного происхождения и культуры нравственным законом – преодоление фактографического опыта, размышление, находящее факту культуры место в общем нравственном положении, – именно это Чаадаев и именует «цивилизацией».
В этом отношении никакой «британской цивилизации», отличной от «испанской цивилизации», нет и в помине. Это Чаадаев (собеседник Шеллинга) и именует собственно историей и говорит, что в России таковой (то есть, нравственного осмысления культуры) не было, на это (для философии истории простое утверждение) Пушкин возражает: «А как же Ольга и древляне?» Ну, что на это мог ответить Чаадаев? Он промолчал.
С тех пор бесперспективный этот спор возобновляется в русской публицистике регулярно и столь же бессмысленно как в случае Чаадаева – Пушкина: собеседники всегда говорят