О чём думают медведи. Роман. Владимир ОрловЧитать онлайн книгу.
может застать их на лугу, залитом солнцем, во время поедания злаков и пышных медоносных цветов на опушке леса с пограничной и оттого богатой биотой, где можно вволю почесаться о кусты, потрещать ветвями и утолить недомогание малиной или на глубокой медвежьей тропе, из которой невозможно выбраться, не поломав все четыре лапы, отвлечься на стаи отчаявшихся голодных ворон, пытающихся отбить падаль у другой голодной стаи ворон. Тогда они согласованно застывают на месте, переставая видеть и слышать что-либо вокруг, и на их мордах разливается покой и благодарность. Эта медитативная пауза нередко прерывается чудовищным по скорости рывком к зазевавшейся жертве, серией сокрушающих ударов лапами или многоголосым рыком. Потому что медведи как бы раздвоены и могут два дела, отличающихся по настроению, делать одновременно.
Глава 4
Усилиями Беляева я, Серафим, Олег и еще с десяток сотрудников, которые никогда не покидали своих рабочих станций в Стрегловском центре, больше половины из которых я знал только со спины или вполоборота, оказались на исследовательском полигоне конкурирующего института. Беляев как всегда сделал для нас невозможное: притащил всю нашу команду для мозгового штурма и согласований по отчетам в стороннюю лабораторию, где ничего не будет мешать нашей концентрации – ни опостылевшие стены, ни корпоративные и должностные барьеры.
Мы сидели в ясном редколесье. В прозрачном осеннем лесу. На пеньках и бревнах. У холодного кострища. Мне казалось, мы все медитировали. Я пытался подступиться к происходящему, в то время как другие просто устанавливали связь с настоящим временем. Я не знаю, что могло быть чище и прекрасней этой пронизывающей тонкоствольной меланхолии. Даже осенний холод не казался таким угнетающим и болезнетворным на этих бревнах и этих пеньках. Я то и дело погружался в полусонное состояние и тревожно пробуждался на грани обморочного окоченения. Никто из нас не следил за процессом. Я держал рот открытым, чтобы вовремя закричать, предупреждая всех о сумеречной стуже. Мне кажется, все по-рыбьи открывали рты, чтобы спастись. А надо было просто наслаждаться этим холодным ноябрьским полуднем, улыбаться друг другу и понимающе кивать головой.
– Теперь я хотя бы знаю, зачем изучал математику, она мне даже никогда не нравилась, – неожиданно заявил Олег. – К третьему курсу я практически перестал понимать, о чем идет речь. И тут во мне начала просыпаться математическая интуиция. Я стал угадывать решения. До сих пор не соображу, как мне удалось защитить диплом по топологии. Отец был в ужасе, звонил каждый день и говорил, как ему стыдно за меня.
– Это не интуиция, – с улыбкой проронил Баранкин. – Когда дыхание перехватывает и появляется этот кисловато-сладкий вкус во рту. Так ведь? Это эйфория от безнаказанности. С другой стороны, если мы не сможем что-то рассчитать и объяснить – от этого никому хуже не будет.
– А как же угроза вторичной