Бар «Де Бовуар». Алина ОскольскаяЧитать онлайн книгу.
ноль-ноль, два академических часа, то есть полтора часа обычных. Разовое занятие пятьсот, если надумаете абонемент взять, то восемь занятий со скидкой за три восемьсот.
Полина начала ходить к Кире Арсеньевне по понедельникам и четвергам, а если удавалось выпросить у матери или отца еще пятисотку, присоединялась к группе по вторникам и пятницам. Припрятав сиреневую купюру, она радостно замирала: ей обеспечено полтора часа чистого, неописуемого счастья, которое она остро испытывала каждый раз, входя в маленький, пропахший акварельными красками и влажными тряпками кабинет.
Все остальное в жизни уходило на второй план и переставало иметь значение, пока она, сидя на узком детском стульчике перед мольбертом, срисовывала, открыв от усердия рот, бутылку на скомканной скатерти или яблоки на глиняном надколотом блюде.
Родители без особого энтузиазма восприняли ее внезапное увлечение. «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось», – фыркала мать в трубку тете Любе Решеткиной. Полина внутренне содрогалась, слыша эти слова, поскольку мысли о самоубийстве уже не раз закрадывались ей в голову во время особенно жестоких приступов, когда четверки скручивали ее хрупкое тело изнутри, не давая дышать, но она изо всех сил гнала их прочь. «Да, сидит вот целыми днями, рисует», – продолжала мать, сминая и заглаживая конфетную обертку пухлыми пальцами с оранжевым маникюром. Полина аккуратно закрывала за собой дверь – ход их беседы она знала наизусть. Тетя Люба выкатывала длиннейший перечень достоинств и недостатков отпрысков: Лизы, Максима и Ксюши, дочери дяди Коли Решеткина от первого брака, причем достоинств всегда было больше. Мать поддакивала, а в короткие паузы, когда тетя Люба переводила дух, докладывала о неуспехах своих детей. Дима в этих беседах непременно представлялся неблагодарным балбесом и разгильдяем, а Полина – забитой тихоней. «Правильно мама моя говорила – не надо стараться, в лепешку расшибаться. Оно мне надо было? Что? – мать замолчала. – Димка-то? Да, живет еще с девочкой той. Да… квартира ее, отец купил… Ага, на птичьих правах… Работает он… У отца ее работает… А попрут его, кто он и что? Без образования, без ничего».
В августе, как всегда, поехали в Анапу, и Полина, увидев из мутного, в грязных потеках окна плацкарта море, почувствовала, что улыбается по-настоящему. Половину ее рюкзака занимали альбомы, акварель, карандаши. «Рисуй каждый день, набивай руку, – наставляла ее Кира Арсеньевна, – тем более, там такая фактура, такие пейзажи. Потом мне покажешь».
После завтрака Полина обычно ставила складной полотняный стульчик в тени и садилась за наброски. В большом кресле рядом мирно дремала бабушка, свесив на грудь седую голову в кружевной панаме. Мать и тетя Галя заканчивали мыть посуду и садились за стол на веранде – чистить картошку или перебирать ягоды на варенье. До Полины долетали обрывки их разговоров: «…а Надька Стрельцова разводиться собралась, ну и правильно, он сколько времени без работы сидел и пьет, к тому же; у Анютки тоже муж – алкаш еще тот, но у нее детей трое,