Стихотворения. Глеб ПудовЧитать онлайн книгу.

      Герой руно срезал, ягнёнка в виде

      висевшее на древе, а толпа

      рукоплескала стоя, лёжа, сидя

      вокруг того старинного столпа.

      Вверху амуры-бабочки летали.

      Медея в восхищеньи замерла —

      уж в голове её блестели дали,

      а в сердце – счастье. Счастье без конца.

      Один из всех был к сцене равнодушен:

      моряк свой парус белый убирал.

      И, извините, задом жирной туши

      величие героя оттенял.

      Ясон оказался последним из тех,

      кто может носить имя мужа —

      на ложе, в пылу своих жарких утех,

      с царевной коринфскою кружит.

      Медея одна в этой странной стране

      (родитель здесь жертвует дочерь

      богам, и тут дети мать на мече

      вздымают за жаркие ночи

      с любовником). Мужем явился Ясон

      последним из греков. Дети!

      Удел ваш – насмешек терзающий звон:

      мол, вы – параситы на свете

      иль вечные странники. Чей же удар

      гуманней? Ясона? Медеи?

      Едва ли польстит еврипидовский дар

      тому, кто за правду радеет…

      Этот город смотрит в спину мне раз пятый

      светом окон, площадей ампиром гордым.

      Прохожу вдоль перекрестков, где распяты

      моих мыслей перевёрнутых когорты.

      Все висят, как исправитель человека,

      как души его мятущейся приказчик.

      Лишь коснись их тушек маленьких овечьих,

      и заблеют они опиума слаще.

      А не тронешь эти розовые тушки,

      избежишь слезами сдобренных объятий —

      хорошо: ведь смотрит в спину мне раз пятый

      этот город своим судьбам непослушный.

      Плохо псу без хозяина дома,

      в горле больно от красной тоски.

      Тишина в переулках Содома

      и на солнце играют пески.

      А обрывки по знойному ветру, —

      то ль газет, то ли брошенных тел, —

      говорят, что ревнивого мэтра

      раздражать горожанин посмел

      (было шумно; торговая площадь —

      рассыпной прошлогодний горох —

      разливалась толпою попроще

      над камнями разбитых дорог;

      потемнело; и крылья, и вопли,

      пламя, хруст перебитых костей;

      материнскою кровью затоплен

      сонный ужас застывших детей).

      И собака, несчастная псина,

      тёплой жилы последний комок,

      свою скорбь по домам разносила.

      Где-то жертвы подсчитывал бог.

      Чуть-чуть – и сорвётся лавина,

      погибнет под ней альпинист,

      со всей своей смелостью