Стихотворения. Глеб ПудовЧитать онлайн книгу.

      Вот и полночь. В старинном вокзале

      напрягаясь, грохочут мосты

      и табло ухмыляется («Vale!»43)

      с недоступной своей высоты.

      Я пишу две строки то ли Вале,

      то ли Оле, не помню, увы.

      Все равно. Без любви и печали

      я гляжу, как пылают мосты.

      Голос диктора гласом пророка

      начал двигать людские потоки.

      До свиданья! Bis dann! Alles Gute!

      Do widzienia, kochana! Good bye!44

      Впрочем, нет. Под колесные стуки

      я ударю наотмашь: «Прощай».

      Пришпиленной бабочкой спал эльзевир45

      в витрине холодной, горел

      на крыльях его католический мир

      от тысяч неоновых стрел:

      тяжёлые буквы в тяжёлых словах

      потоком спускались с небес

      и затвердевали на шлемах, щитах,

      чтоб страхом наполнился бес;

      крестьянин пахал и молился монах;

      торговец на рынок спешил;

      усталый учёный на серых листах

      вселенную с Богом творил.

      А в келье его, на дубовом столе,

      лежал молодой эльзевир.

      До встречи же, кокон, чрез пять сотен лет!

      Пусть твой разгорается мир!

      Снова на лес опускается ночь

      чёрной подстреленной птицей,

      тучи торопятся по небу прочь

      солнца теплом насладиться.

      Где-то у моря – сады и дворцы,

      где-то – сиреневый парус,

      здесь – моя Родина, город на Ы,

      здесь уже дня не осталось.

      Что же… Сереет знакомый мне лес,

      тучи качаются грузно.

      Здесь я родился и сгину я здесь,

      города дальнего узник.

      Финляндия есть белая страна.

      Застыли фуры вдоль дороги; сосен

      скрипящая серебряная проседь

      врубается в сознанье, как таран;

      кочуют птицы в ветвях дотемна

      и умирают на закате. Грозен

      здесь для пернатых лик декабрьской прозы:

      Финляндия – холодная страна.

      У сосен диких родины паролем

      видны следы охотников и троллей.

      Конечно, скальда уж не слышен звук,

      ямбический напев подавно уж не слышен,

      но в памяти моей зашевелились вдруг

      поэтом упомянутые мыши46.

      Сейчас