Малахитовый лес. Никита Олегович ГоршкалевЧитать онлайн книгу.
– из обсидиана, а белые – из алмазной пыльцы. А ключ – ключ вырезан из простого дерева осины.
Алатар закрыл глаза, вытащил из пальца коготь и провёл им между створами. У бенгардийца шевелились губы – он что-то бормотал, но никто не разобрал ни слова: глина в ушах заглушала все звуки. Астре на секунду даже померещилось, что тигры на воротах пришли в движение, и ворота медленно сами чудесным образом отворились.
Искатели вошли через ворота, и королевский дворец предстал во всей своей красе: на каждом базальтовом столбе чистым серебром отливала бенгардийская вязь – древний язык тигров. Вьюнковым узором, она мелкой кучной прописью вилась на базальте. На фасаде дворца высоко над землёй вырастали два смотрящих вниз, как верхние клыки, «охотничьих рога» из обсидиана в оправе из золота, и тоже с узорами бенгардийской вязи, но не серебряными, а золотыми. «Рога» – такие огромные, что в них без тесноты вместилась бы пятёрка искателей и смогла бы жить в эдаком домике, не тая друг на друга обиды.
Когда-то на «охотничьих рогах» распускались висячие сады, но после бенгардийской бойни некому было ухаживать за прекрасными садами, и они погибли вместе с тиграми. И теперь качались лишь увядшие закостенелые лианы, уныло поскрипывая на ветру.
А с заднего фасада дворца чесали бивнями небесный свод другие «охотничьи рога»; и «бивни» образовывали с «клыками» сложный музыкальный механизм: когда ветер задувал в «клыки», он проходил через прошивающий дворец насквозь под небольшим углом щелевидный запутанный лабиринт, а вылетал уже из «бивней», угрюмо и чревно гудя. А ещё когда-то по «бивням» из фонтана в тронном зале в обрыв сбегала вода.
«О, Бенгардия, бедная моя Бенгардия! Но в красоте бесценна ты…»
Алатар часто от волнения облизывал чёрные губы, тихо вздыхал, собирая на лбу глубокие складки. Он не страшился бенгардийских привидений, вовсе нет, но призрак самой Бенгардии – вот что наводило на него ужас: обугленные остовы хижин и замученная до смерти пустота. Было время, между хижинами резвились тигрята, путаясь под лапами у Алатара, когда он возвращался в свойственной ему печальной задумчивости со своего любимого занятия – сбора лекарственных трав у горы Арарар. Когда-то и он также беззаботно играл с друзьями-приятелями в салочки, а старые тигрицы, высунувшись из окон, с добротой смотрели на их шалости. Возвращаясь с гор, Алатар кланялся старшим, устало плетущимся с тяжёлых, но приятных работ на полях, ловил на себе многозначительные улыбки тигриц, но искал среди них всегда одну-единственную улыбку – своей возлюбленной. Вспомнив о ней, Алатар стиснул веки: не стоило сейчас ворошить прошлое, когда на сердце и без того нелегко.
Ещё и солнце над головой скалило зубы в золотых коронках, светило так вечно-ясно. А ведь под таким летним солнцем любили греть спины старики… «Я всё равно, всё равно возвращаюсь к воспоминаниям о прошлой жизни, даже выжженная земля дышит ими!.. Солнце, о солнце, что же ты светишь так вечно-ясно, будто в назидание мне, будто упрекая меня в чём-то? Или предупреждаешь о чём? Довольно с тебя, солнце: