Чужая кровь. Бурный финал вялотекущей национальной войны. Леонид Александрович ЛатынинЧитать онлайн книгу.
Наличие «чужих» в доме без ведома власти каралось смертной казнью в двадцать четыре часа. Казнили охранника, казнили коменданта и самого «чужого». Казнь выполнялась просто – люди становились «ничьими», открывались ворота, и новый комендант и новый охранник выкидывали за ворота в дневное время уже ничьих. И тут уж кому повезет, пули были меченые, и при вскрытии было ясно, чья пуля была причиной смерти, все остальные владельцы пуль получали по пять очков.
Это совсем не то же, что в непросвещенное Ивана Васильевича Грозного время. Когда Ивана Михайловича Висковатого, агента крымско-турецко-польско-литовского, привязали к столбу, и свита царя подходила поодиночке, и каждый отрезал от агента кусок, а особист Иван Реутов переусердствовал в этом благородном деле, и агент, как на грех, умер, и тем самым царь и его свита не получили полного удовлетворения, тогда, в технически бедное время, обвинение Реутова, что он способствовал сокращению мучений Ивана Михайловича, было не столь убедительно, как в нашем случае. Что же касается неудачливого в своем усердии Реутова, то ему несказанно повезло – он умер от чумы и поэтому недоразвлек царя-батюшку.
Может быть, конечно, Иван Васильевич и не был бы так придирчив к человеку покладистому, нестроптивому, послушному, мирному, но этот самый Иван Михайлович смел на честные, справедливые, гуманные, монаршьи (а всякая власть от Бога), бескорыстные, соболезнующие, сострадающие слова, обвиняющие его в работе на крымско-турецко… – но прочая, прочая… – разведки – не только не покаяться, а даже – какой ужас, какое бесстыдство! – в присутствии царских холуев воскликнуть: «Раз ты жаждешь моей крови, пролей ее, хотя и невинную, ешь и пей до насыщения». И тем самым спровоцировать саму священную монаршью власть. Другое дело Тухачевский, тот, помня такие последствия неразумности министерской, воскликнул, поставленный к стенке: «Да здравствует Иосиф Кровавый!» И тем самым избежал трудной и бедной участи Ивана Михайловича.
Но мы отвлеклись, дело, конечно, не в этом, а в том, что в их темное время, без точного, технически совершенного анализа трудно было установить, что Иван Михайлович умер именно от усердия особиста Реутова. Поэтому в наше просвещенное время на пулях были нанесены инициалы стрелявшего и год производства. Годовая норма была: снайперам – тысячу выстрелов, автоматчикам – десять тысяч, пулеметчикам – пятнадцать. В общем, пока всем хватало, жалоб со стороны населения не поступало. В кремле люди занимались другими проблемами.
В это время сверху на Емелю упал кочан гнилой капусты. Емеля взял лопату и стал закапывать кочан возле бузины.
Он прокопал свой восьмичасовой рабочий день и устал. За это время им было закопано: три банки из-под сока, один медный таз, рояль марки «Стейнвей», разбитый на четыре больших куска, полмешка гнилой картошки и разная мелочь в виде оберток от конфет и талонов на мыло. И когда наступил вечер, он поднялся на лифте на четвертый этаж в восьмую комнату и, уставший до темноты в глазах, не раздеваясь, лег. Сон навалился внезапно и больно.
– У