Пехотинцы. Новые интервью. Артем ДрабкинЧитать онлайн книгу.

      На лопатку и с окопа выбрасывали. И что интересно: под Севастополем, когда второй штурм начался, мы отступали через эти самые кучки замерзшие.

      Вши заедали. В Бродах уличные бои были, и попался мне свитер. Такой красивый, думаю: «Я где-нибудь поменяю». Солдаты как: где-то что-то найдешь, и сразу в деревне менять на картошку. Голодные всё время были… Надел этот свитер – что такое? Чешется. Как глянул, а там вшей, хоть молотком стучи! Немец какой-то сбросил с себя, наверное. То мы возле церкви остановились, когда на формировку вышли с боев. И сели солдаты вшей бить. Пришел священник, привел замполита нашего: «Что это такое?!», – выгнали. Что интересно: немцы белье свое бросали, а у них оно не такое было, как у нас, а как вязаное. И эти вши так затыкались туда, и не понять: вроде чистое белье, а надеваешь – во вшах.

      А к концу войны, уже начиная приблизительно с 1944 года, банно-хозяйственные комбинаты появились. Там женщины были, мы ходили купаться. Вот я в 1941 году как ушел в августе и не купался до декабря нигде. Ты представляешь, состояние какое? И уже под Севастополем мы пошли в какую-то баню на корабельной стороне. Стали наши вещи в вошебойку класть. Сказали, чтоб все патроны и запалы повынимали, потому что от температуры они загорятся. И там, главное, в бане открываешь кран и кипяток в морду бьет. И с шайками все бегают голые. А потом покупались, вышли – вещей наших нет. Метров сто вот так вот по снегу мы шли голые, свои вещи искали. А они вот так вот перепутались – все вещи ж одинаковые.

      А потом раз в два-три месяца ходили, когда на формировке были, в баню. А так вообще не знали, что это такое. Я говорю, у меня живот весь разорванный был. Стою на посту, например, и об танк трусь, трусь – чувствую, как бегают они. Это страшно, хоть молотком так стучи и бей их. Так под Шепетовкой, когда сменились, я пошел и сел на плиту – вшей жарить. А у меня белые брюки ватные такие были, и задница загорелась (смеется).

      Я помню, как через какую-то реку мы перешли, немцы идут в контратаку, а мы сидим, ботинки поснимали – сушимся. Босые стреляем зимой.

      Никогда не забуду, как два танка наших подбитых стоят (немецкие самолеты подожгли), рядом кухня, и стоит солдат наш, какой-то из кавказцев. Стоит и кашу горелую ложкой еле вытягивает и жрет. Мы так смеялись, со стороны смотрели – лопнет скоро живот: она вонючая, знаешь, когда горелая, а он кушает всё равно. А хлеб: старшина наш, Афонин, в 1943 году, кажется, делил пайки хлеба на плащ-палатке и говорил: «Берите». И все друг через друга переваливали, думали, что эта паечка больше – каждый хочет кушать. Но наши ведь не пишут, что мы голодные были. Так о нас «заботятся»… Присылали помощь – подарки из тыла. Начальство самое лучшее себе забирало: телогрейки, меховые подстежки разные. А нам отдавали платочки – такое всё, дребедень. А сейчас читаю, пишут: такая «забота» была, у-у-у… Или дали, например, консерву американскую – сухой паек. Вкусная такая, замечательная – «Лярд» называлась. И вот я сижу в окопе, у меня автомат: как я могу открыть эту коробку и покушать её, ты не знаешь?