Афинский синдром. Александр МихайловскийЧитать онлайн книгу.

      Что будет дальше? Наследовать Константинополь одним грекам теперь уже совсем невозможно: нельзя отдать им такую важную точку земного шара, слишком уж было бы им не по мерке. Царьград будет наш – вот что хочется мне именно теперь опять подтвердить, но уже с некоторой новой точки зрения.

      Да, он должен быть наш не с одной точки зрения знаменитого порта, пролива, «средоточия вселенной», «пупа земли», не с точки зрения давно сознанной необходимости такому огромному великану, как Россия, выйти наконец из запертой своей комнаты, в которой он уже дорос до потолка, на простор, дохнуть вольным воздухом морей и океанов. Я хочу поставить на вид лишь одно соображение, тоже самой первой важности, по которому Константинополь не может миновать России. Это соображение я потому преимущественно перед другими выставляю на вид, что, как мне кажется, такой точки зрения никто теперь не берет в расчет, или, по крайней мере, давно позабыли брать в расчет, а она-то, пожалуй что, и из самых важных.

      Возникает вопрос: как же война, ведь она несет горе и смерть? Некоторые мудрецы наши проповедуют о человеколюбии, о гуманности, они скорбят о пролитой крови, о том, что мы еще больше озвереем и осквернимся в войне, и тем еще более отдалимся от внутреннего преуспеяния, от верной дороги, от науки.

      Да, война, конечно, есть несчастье, но много тут и ошибки, в рассуждениях этих, а главное – довольно уж нам этих буржуазных нравоучений! Подвиг самопожертвования кровью своею за все то, что мы почитаем святым, конечно, нравственнее всего буржуазного катехизиса. Подъем духа нации ради великодушной идеи – есть толчок вперед, а не озверение.

      Конечно, мы можем ошибаться в том, что считаем великодушной идеей; но если то, что мы почитаем святынею – позорно и порочно, то мы не избегнем кары от самой природы: позорное и порочное несет само в себе смерть, и, рано ли, поздно ли, само собою казнит себя. Война, например, из-за приобретения богатств, из-за потребности ненасытной биржи, хотя в основе своей и выходит из того же общего всем народам закона развития своей национальной личности, но бывает тот предел, который в этом развитии переходить нельзя, и за которым всякое приобретение, всякое развитие значит уже излишек, несет в себе болезнь, а за ней и смерть. Так, Англия, если б стала в теперешней восточной борьбе за Турцию, забыв уже окончательно, из-за торговых выгод своих, стоны измученного человечества, – без сомнения, подняла бы сама на себя меч, который, рано ли, поздно ли, а опустился бы ей самой на голову.

      Когда раздалось царское слово, народ хлынул в церкви, и это по всей земле русской. Когда читали царский манифест, народ крестился, и все поздравляли друг друга с войной. Мы это сами видели своими глазами, слышали, и всё это даже здесь, в Петербурге. И опять начались те же дела, те же факты, как и в прошлом году: крестьяне в волостях жертвуют по силе своей деньги, подводы – и вдруг эти тысячи людей, как один человек, восклицают: «Да что жертвы, что подводы, мы все пойдем воевать!»

      Здесь, в Петербурге, являются жертвователи на раненых и больных воинов, дают суммы по нескольку тысяч, а записываются неизвестными.