Пустые комнаты. Алекс ПалвинЧитать онлайн книгу.
в рамке – мы с Вивиан на фоне замерзшего озера Джефферсон, что в Колорадо, четыре года назад. Островерхие ели, заснеженные вершины, стерильное небо. Вивиан подражает ниндзя (в тени ее глаза и волосы кажутся темными), а я замер в позе копьеметателя, со спущенными до колен брюками, в черных боксерах.
Я сел на кровать и закрыл лицо руками. Неужели я действительно собирался оставить все? А осталось ли у меня хоть что-то после ухода жены?
Сквозь щель в шторах, которые не раздвигались даже днем, в студию проникал блеклый, безжизненный свет. Под студию я объединил две комнаты на втором этаже, в одной из которых у прежних хозяев была детская. Лично снес кувалдой стену – розовую, в бабочках и единорогах.
Повсюду были картины, подрамники, рулоны холстов, холсты, уже натянутые на подрамники, кисти, краски, бумажные полотенца, светильники с антибликовыми плафонами. У двери – антикварная кушетка, у северной стены – музыкальный центр, окруженный башнями дисков. В сентябре одна всемирно известная треш-метал-группа выпустила альбом, на обложке которого был коллаж из двух моих картин. В конце августа я даже снялся в их клипе на заглавную песню альбома, где с маниакальной сосредоточенностью предавался чрезмерному насилию.
Если бы я мог, то вообще не покидал бы студию: спал на кушетке по четыре часа, врубал музыку, питался консервами, не принимал душ. Первое время так и было, потом я потерял эту способность. Иначе и быть не могло. Даже дерево рано или поздно прогорает, оставляя после себя тлеющие угли, почти не дающие жара.
Я остановился возле мольберта. Краска подсохла, и картина, все еще без названия, открылась мне, как женщина открывается мужчине.
Все пространство занимали небо и заснеженный ельник. В левом верхнем углу в разрыве туч сияет луна – холоднее металла на морозе. Мужчина изображен со спины. Он худ, почти истощен, одежда на нем висит, темные волосы лежат на плечах. Жилистая кисть, бледные пальцы, кровь под ногтями и на алюминиевом корпусе фонаря в его руке. Вместе со странником я смотрел на старую бревенчатую хижину.
Мне потребовалось полгода, чтобы передать незримое. А именно: человек только что преодолел большое расстояние и достиг пункта назначения, который одновременно вселяет в него ужас и притягивает. Он знает, что не доживет до утра, и это придает ему решимости войти в хижину. Я смотрел на мертвеца, и мы оба – я и он – знали это. Или же думали, будто что-то знаем.
Люди в моих работах всегда обращены спиной к зрителю. Лица я писал несколько раз. Вернее, дважды. Первый раз сжег все на заднем дворе: облил уайт-спиритом и смотрел, как в огне распадаются месяцы работы. Второй раз – не глянул на картину с тех пор, как поставил подпись Mitchell в правом нижнем углу.
В Википедии говорится, что разгадка моих работ кроется в моем детстве. Разгадка! Какая разгадка? Хотел бы я взглянуть на того, кто рос без страха и взрослел без рубцов.
Закончу ли я эту картину? Вернусь ли когда-нибудь к работе?
Меня захлестнуло странное спокойствие, граничащее