Триада. Алиса ГольцЧитать онлайн книгу.
по вечерам – косо посмотрят. Либо за немого сочтут, либо за юродивого. Знакомых увидел – приветствуй, а чужих уж и подавно. Потому спешащие домой люди только и вертели головой по сторонам и, завидев отдыхающих у домов хозяев и хозяек, доброжелательно кивали, приговаривая: "Как поживаете? Как детки?" или "Холодный вечерок выдался, что же вы не у печки?", и всё в таком духе.
Но сегодняшний вечер всё-таки разогнал большинство латосов по домам. Поговоришь тут, когда ознобом прошибает. Уж лучше дома, в тепле, под горячий чай или вино.
Холод сыграл на руку всем тем, кому хотелось этим вечером остаться незамеченными на гаавунских улицах. Среди таких людей оказался и Арнэ Таррель, спешащий пересечь Гаавун как можно быстрее, чтобы добраться в дальний район. Никто не знал, где он живёт. Может потому, что появлялся он здесь нечасто, а может, просто скрываться умел. Как бы то ни было, а холод и туман, спустившиеся на Гаавун, благоволили молодому Таррелю. Он пересекал одну улицу за другой, натягивая капюшон на самый нос. Попадаться на глаза гаавунцам, которым до смерти интересна хоть какая новость, ему совсем не хотелось: даже уличный пёс, крикни ему, что Таррель вернулся, поймёт, о ком речь.
Дорога привела дежу в глухой район Кадрог. Там царила тишина. Улицы освещали редкие тусклые фонари, а свет в окнах гасился ещё около восьми часов вечера, и тогда уже никто не выходил на улицу до утра. Здесь было хорошо всем тем, кто превыше всего ставил покой и сон, потому-то Кадрог и не похож был на остальной Гаавун: здесь не жужжали по вечерам сотни приглушённых голосов, как в пчелином улье, не кричали дети и не играла музыка. Потому и в сон этот район погружался раньше всех, а пробуждался на самой заре. Район стариков и старух, что покорно ждут, когда придёт их час и наслаждаются тихими, лишёнными суеты днями.
В спальне стариков Шетгори было темно и тихо. Уже несколько часов как легли в кровать. Духота в комнате то и дело будила старого Гофу, и он вставал, чтобы походить по комнате и размять отлёжанные бока. В очередной раз он открыл глаза и сел на краю кровати, свесив ноги. Беспроглядная темнота. И душно. Только тусклый, еле освещенный квадрат окна висит напротив.
Кашель вырвался из груди Гофы, и он, кряхтя, поставил ноги на пол. Лати Фанкель на кровати зашевелилась, но не сказала ни слова. Гофа подошел к окну, просунул голову между штор и, посмотрев недолго на пустую улицу, распахнул окно. Ставни скрипнули и ударились снаружи о стены дома. В комнату тут же просочилась ночная прохлада. Гофа облегченно вздохнул. Постояв так ещё с несколько минут, он почувствовал, что наконец-то начало клонить в сон. Только он доковылял до кровати, предвкушая долгожданное забытье, как услышал звуки внизу, на первом этаже. Пожевав сухие губы, он заворчал и зажёг керосиновую лампу. Лати Фанкель приподнялась на локтях. Лицо ее было испуганно, волосы растрепаны, а в глазах – ни следа сна.
– Гофа, что ты? Куда собрался?
– Лежи. Пойду вниз схожу. Говорил же – яблоки поближе к стене клади, поближе! – и махнул рукой. – Не слушаешь, а мне теперь ноги обивать о лестницу эту проклятую.
Отдаляющееся бормотание