Преломление. Витражи нашей памяти. Сергей ВоробьевЧитать онлайн книгу.
шлягером или хитом. Надо отдать должное – он уловил вкус того времени и вкус забытой французской булки и мастерски, хорошо поставленным голосом исполнял свою песню на зависть другим эстрадным певунам.
Бережно держа микрофон двумя руками, как поднятый с навощённого паркета надушенный платок прелестной барышни, и принимая немыслимо-извилистую позу вдрызг влюблённого юнкера, пел:
Балы, красавицы, лакеи, юнкера,
И вальсы Шуберта, и хруст французской булки.
Любовь, шампанское, закаты, переулки,
Как упоительны в России вечера.
Песня заканчивалась проникновенными словами:
На том и этом свете буду вспоминать я,
Как упоительны в России вечера…
Мы частенько пересекались с Пеленягрэ: и на банкете в Переделкино, и в Доме Ростовых на Поварской улице на закрытии съезда МСПС. Но чаще – когда он шёл с московской электрички в знаменитый писательский городок в Переделкино. И каждый раз при встречах у нас происходили короткие беседы без всякого повода.
– Популярность – это ноша, – говорил он, имея в виду себя, – но, с другой стороны, это и почётная роль, приносящая дивиденды. Я ведь среди всех вас один из немногих – профессионал, живу на заработанные сочинительским трудом деньги. И мне нравится моя работа. А это – главное. Все сочинённые мною песни – хиты. И за них хорошо платят. Я понимаю, что могу ещё и петь свои песни. Но здесь у каждого своя поляна и своя песочница. Меня к ней не допускают. Меня даже особо не афишируют. Главным героем всегда является исполнитель. Я стою у него в тени. Но без моей тени не было бы и самого исполнителя. Это мало кто понимает. Так что где чья тень – в этом надо ещё разобраться. В принципе я – над всеми. На мои слова пишут музыку – тот же Саша Добронравов. Есть среди вас такие? Нет. Но моё превосходство никто не хочет признавать. Каждый лезет со своим букварём, где по-разному переставлены буквы: «Мама с мылом мыла раму, мылом мама раму мыла» и так далее.
– А Устинов?.. – возражали мы.
– Устинов вне конкуренции. Но на его стихи никто песен не поёт. Он Титан. А Титана трудно петь. У каждого талантливого стихоплёта своя интонация в поэзии. Я, например, иногда пишу в размере неполного триолета, это одна из древнейших форм европейского стихосложения, ставшая и русской тоже благодаря Карамзину. Я только принимаю эстафету. Это всё хорошо работает, если иметь талант. А у меня он, безусловно, есть.
Возможно, такие заявления были не совсем скромными, но в них была своя правда.
– А что значит «на том и этом свете буду вспоминать я»? – решил я по-дружески подначить Пеленягрэ. – Как это понимать – «на том»?
– Хэ, – ответил на замечание поэт-песенник, – до того света надо ещё дожить. А там посмотрим…
Честно признаться, лицо у Пеленягрэ было невыразительным, слегка одутловатым. Уверенность в себе шла у него изнутри.
– В поэзии вообще трудно прославиться. Стихи сейчас пишет каждый второй.