На разрыв. Дарёна ХэйлЧитать онлайн книгу.
минут можно смело ждать чего-то плохого, никогда не подводит. И для того, чтобы описать плохое, достаточно всего лишь трёх букв.
Д.
О.
М.
Дом – там, где любимые люди. Дом – там, где сердце. Вместо сердца у неё теперь вывихнутый булыжник, а любимые люди не кажутся больше любимыми. Рая не разговаривает с братом, и он тоже не особенно стремится с ней разговаривать. Стыдится собственного поступка? Хотелось бы верить.
Но как, как может вся близость, вся проверенная годами, отточенная годами, наработанная годами близость пропасть в никуда буквально за несколько секунд, достаточных для того, чтобы сказать, что дальше он собирается двигаться без неё?
Должна ли она считать себя плохой, злопамятной, никчёмной, если не может пожелать брату успеха, не может поздравить его со сделанным выбором, может только проходить мимо него, будто они незнакомы, в душе желая то ли вцепиться ему ногтями в лицо с криками о том, какой он предатель, то ли вцепиться пальцами в его плечи и заявить, что никогда, никогда, никогда не отпустит, и если он собирается кататься со Златой, то им придётся придумывать новый вид – катание втроём, ведь она не исчезнет, не отступится, не перестанет…
Рая молчит, и Олег тоже молчит (не отводит виновато глаза, не пытается подкараулить её возле комнаты), и – самое страшное – родители тоже молчат.
– Почему? – так она спрашивает у матери в первый же день, зарёванная, взъерошенная, намеренно забывшая в раздевалке олимпийку, наушники и бутылку с водой, только бы вернуться туда, только бы узнать, что Олег передумал.
– Так будет лучше, – отвечает ей мать, пожимая плечами. – Ты тоже можешь найти себе другого партнёра. Или сосредоточиться на учёбе. Или, ещё лучше, выйти замуж.
Поверить своим ушам Рая не может.
– Серьёзно? – спрашивает она, не успевая поймать себя за язык.
Возраст, когда она перечила родителям и по любому поводу ругалась с ними, давно позади, но волна, поднимающаяся изнутри, приходит однозначно из прошлого: то же самое ощущение обиды, то же самое ощущение беспомощности, то же самое знание – тебя не будут слушать, за тебя уже давно всё решили.
Она не видит никакого смысла терпеть всё это дальше.
Она вообще мало что видит, потому что перед глазами всё расплывается – то ли от слёз, то ли от злости.
Мать вздыхает устало, отталкивая время ещё дальше, даже не к подростковому периоду, а к пятилетнему возрасту, и говорит так медленно, словно у её дочери проблемы с пониманием человеческой речи:
– Ты же знаешь, – многозначительная пауза, во время которой из чистого противоречия так и хочется крикнуть: «Не знаю!», – мы отдали тебя в фигурное катание только потому, что так было удобнее, чтобы забирать вас обоих из одного места. Но ты могла бы реализовать свои таланты как-то иначе, сделать совсем другой выбор. Я ведь никогда не спрашивала тебя, чего ты по-настоящему хочешь…
И снова: поверить своим ушам решительно невозможно. Взвесить свои слова перед тем, как они повиснут в воздухе, тоже.
Даже