Первоочередной. Андрей ПотаповЧитать онлайн книгу.
отчеканил волшебник, закатив глаза.
– Во-первых, никакая я не жирная, – Клофелина пригрозила пальцем. – Во-вторых, уже не жена.
– Что ж случилось? – охнул Серетун.
– Да вот, пришёл как-то его лучший друг в гости, редкостный му…
– Дак прогнала бы его в шею, – замялся волшебник.
– Я пыталась! Вишь, как похудела от напряга?
– Не важно. – Ибн Заде приобнял волшебника, уводя в сторону от колкого взгляда.
Правителю показалось, что этих двоих связывает давняя, хорошо законсервированная неприязнь, однако поддающаяся контролю. Иначе бы портниха давно набросилась на гостя со шквалом претензий, а то и с кулаками.
Но Клофелина держалась.
– Сделай чаю, пожалуйста, – попросил визирь и строго добавил: – На две чашки!
– Да, сир, – завхоз-портниха скрылась с глаз.
– Мне за неё всегда немного стыдно, – начал оправдываться Ибн Заде. – Совершенно никаких манер, будто звери воспитывали. А ещё вдова уважаемого человека…
– Что значит вдова?
Не успел Серетун услышать ответ, как вновь появилась Клофелина, теперь с подносом в руках.
– Ваш чай, – елейно протянула она.
Когда волшебник забирал свою чашку, завхоз-портниха подмигнула ему.
На всякий случай, Серетун только притворился, что пьёт.
А вот Ибн Заде глотнул от души и тут же разразился здоровым храпом.
– Как хорошо, что ты пришёл, – прошептала Клофелина.
Глава пятая
Днём Петербург похож на большую театральную постановку. Попурри несочетаемых жанров, которые чудом уживаются под одной крышей из плотных туч. По Дворцовой площади разгуливают ряженые Пётр и Екатерина, а уже на эскалаторе, ведущем в недра Адмиралтейской, баянист задорно играет Металлику. Ряды художников на Невском проспекте пишут вроде бы с одной натуры, но у каждого получается абсолютно разный пейзаж. Где-то возле Мариинского театра, украшающего своим отражением Неву, базируется подпольное танцевальное училище, в котором детям показывают крамп. Архитектура восемнадцатого века завистливо смотрит на современные постройки, а те в свою очередь пожимают сваями, сетуя, что уступают вековым домам по красоте. Вокруг бродят мусульмане, православные, белые, негры, азиаты. Вон к памятнику Пушкину побежал юный эфиоп, чтобы всмотреться в лицо отпрыска своей земли.
Бесконечная чехарда образов тасуется в случайном порядке, создавая невообразимые комбинации для мозаики жизни.
Но это всё только при свете дня.
Когда наступает ночь, Петербург преображается. Казавшиеся приветливыми дворы обволакивает туман, и теперь они видятся зловещими, словно таят в себе страшную загадку. Очертания деревьев больше походят на монстров, которые не успели добраться до детских кроватей и застыли, чтобы взрослые ничего не заподозрили. Стоит едва отъехать от центра, как бесконечный поток машин снижается, создавая ощущение, что жизнь почти вымерла. И в какой-то момент над городом зависает тишина.
Не столь сильная,