Шоколадница. Джавид АлакбарлиЧитать онлайн книгу.
несколько иные варианты того, кто же была эта девушка и каким образом появился этот портрет. Но факт оставался фактом. Портрет был. Я сам любовался им в Дрезденской галерее. И в те минуты прекрасно понимал, почему Лиотара всегда называли живописцем королей и красивых женщин.
А ещё Лиотар ухитрился сделать фантастическую карьеру дизайнера и рекламщика. Правда, уже после своей смерти. Какая-то американская фирма по производству шоколада выбрала из множества работ именно «Шоколадницу» Лиотара и разместила её на своих коробках. Так, «Шоколадница» пришла в каждый американский дом и сделала эту работу одной из самых узнаваемых в мире. Каким образом она ухитрилась попасть даже в бабушкин дом, так и осталось для меня загадкой. Пока была жива бабушка, я этим не интересовался и ничего не спрашивал. Потом бабушки не стало. Спрашивать уже было не у кого.
В детстве я был уверен, что эта шкатулка обладает таким волшебным свойством, что наполняется сама по себе. Даже, если вечером я съедал все сладости из неё, то утром она всегда была полна. Теперь я сам пополнял эту шкатулку. Волшебства уже не было. Я понял, что коробка не наполняется сама по себе. Удивлялся лишь одному – почему сладости из неё перестали быть столь же вкусными, как в те времена, когда ещё была жива моя бабушка. Парадоксально, но факт.
Жизнь шла своим чередом. Каждые каникулы я угощал Мирру конфетами и даже начал называть её шоколадницей. А она величала меня дядей Теймуром. И всё спрашивала:
– Зачем ты всё время рисуешь меня?
Объяснить это ей было слишком сложно для меня. Я чётко понимал лишь одно. Как только она входила в мой дом, забиралась с ногами в массивное бабушкино кресло и утыкалась в свой ноутбук, то у меня на душе тут же становилось предельно комфортно. Она могла уходить и приходить вновь, делать у меня свои домашние задания, пить чай или поедать конфеты. Мне было абсолютно всё равно, что делает она. Одно её присутствие в этом доме наполняло его ощущением какого-то невиданного спокойствия. Мне сразу же становилось хорошо. Даже когда я находился на шестом этаже и не мог её видеть, я всегда ощущал её присутствие.
А ещё Мирра обожала бабушкины старинные часы с боем. После смерти бабушки я старался их не заводить. Причина была проста. Заведя их, я забывал остановить их на ночь, а потом их бой и громкое тикание напрочь прогоняли мой сон. Мирра же никогда ничего не забывала. При ней часы оживали, а после её ухода замирали. Я посмеивался над ней и говорил, что сердце этого дома запускается с её приходом и замирает после её ухода. Её звонкий, как колокольчик, смех был мне наградой за столь изысканный комплимент. Хотя, навряд ли Мирра так воспринимала это. Всё же, наверное, ей ещё никто и никогда так не льстил.
Я чётко осознавал одно. Пока она была рядом, мне было хорошо. И это хорошее предопределялось иллюзией того, что Мирра возвращает в этот дом ту атмосферу, которая здесь была тогда, когда жива была бабушка. Хмурыми московскими днями, я часто вспоминал эту, залитую солнцем квартиру и эту