Без начала и конца. Сергей ПопадюкЧитать онлайн книгу.
выглядит не как продвижение некоей перегородки, отделяющей «вещь в себе» от «явления», – исследователь якобы толкает эту перегородку, отвоевывая у «вещи в себе» все большую территорию для «явления», – а как развитие, происходящее одновременно в двух плоскостях, в двух совершенно разных, качественно различных системах, связанных между собой скачкообразной, не поддающейся рациональному осмыслению зависимостью: постоянно расширяемое и уточняемое знание «явления» странным образом вызывает ощущение бездонности «вещи в себе»; что же касается перегородки, то она, можно сказать, стоит на месте, потому что продвижение ее – как бы ни было оно бесконечно – ничто по сравнению с этой бездонностью, которая только актуализируется при каждом расширении «явления». Короче: мир постигаем, но непостижим, чем больше мы знаем «явление», тем больше не знаем «вещь в себе», и все наше знание необходимо нам именно для незнания, именно развивающееся незнание является нашей конечной целью22, оно есть то чувство, переживание, к которому обращаются, для которого создаются произведения искусства, да, видимо, и не только они, а вся вселенная, вся «материя», весь мир, данный нам в ощущениях.)
Обыкновенное знание после тщетного стремления исчерпать разумом хаос явлений в природе и истории принимает решение сделать… само непостижимое исходной точкой своего суждения, т. е. принципом; в этом, по-видимому, заключается первый шаг к философии или по крайней мере к эстетическому созерцанию мира.
С другой стороны, я убежден, что именно в той деятельности, в которой, как людям кажется, они поднимаются до осознания смысла и логики жизни, совершенно как раз отсутствуют и смысл, и логика.
Я уже совсем запутался в так называемых «поисках истины». Я запутался между шуткой и шарлатанством.
…Это не ускользнет от того, кого я больше всего постыдился бы, если бы стал болтать вздор и делать вид, будто я говорю дело, когда я на самом деле болтаю пустяки.
Кажется, единственное, что я приобрел за восемь лет обучения своей профессии, – это отвращение ко всяким разговорам об искусстве, в особенности – к «профессиональной» искусствоведческой болтовне.
Об искусстве нужно – молчать.
И еще – ненависть к исписанной бумаге как к ненужному, бессмысленному, засоряющему жизнь хламу. И напротив – панический страх перед чистым листом.
А извечная жизнь человека – это физическая работа под солнцем и дождем.
Весь смысл и вся логика жизни заключаются только в том, что человек разводит по утрам огонь в своем очаге и принимается за изготовление несомненных вещей, красивых и полезных, которыми он наполняет свой мир, стремясь в каждом случае достичь предела красоты и пользы, и детям своим передает это стремление к совершенству, а в случае необходимости защищает свое право жить